Отправлено: 18.10.08 12:46. Заголовок: Сандаловое бюро мадам Араго.

 Отправлено: 18.10.08 12:55. Заголовок: 1828-1832. Взрыв, нож и опиум. Две смерти и одни похороны.

23 марта 1828 Бомбей, Индия.
Дом генерал–губернатора индии, Графа Амгерст.
Баронесса и генерал-губернатор.

Полтора месяца здесь гостит единственный сын Графа, Уильям, Виконт Гомельсдаль.
Эти полтора месяца продолжается его роман с некой баронессой фон Фельдеке.
Барон фон Фельдеке погиб в Джакарте на о. Ява. 10 января 1826 в ходе Яванской войны.
После чего Баронесса приехала в Бомбей и жила довольно уединенно, почти не появляясь в свете до знакомства с Виконтом.

- Мой сын…Виконт Гомельсдаль не женится на баронессе фон Фельдеке. У него есть невеста. И потом… - Глаза генерал- губернатора полыхнули стужей. Голос стал тихим и проникновенным, сталью скользя по шее Андреа и свиваясь змеей вокруг сердца. – Что это Ваше Фельдеке? Я навел справки. Крошечное поселение, где толком ничего нет. Кроме огородов. У Вас нет ни гроша, кроме Вашего наследства, баронесса. Его хватит на свадебный экипаж. А уж кем Вы были до того, как стали фрау фон Фельдеке я так и не смог выяснить. Будущий граф Амгерст не женится на такой женщине, как Вы! Никогда.
Нынешний граф Амгерст по-военному развернулся на каблуках и направился к двери.
- Имею честь. – Обернулся он в дверях.
- Имеете. Ненадолго. – Девушка почти не дрожала. Клялась себе, что не дрожит. Будущая Виконтесса Гомельсдаль не может дрожать.
Граф изогнул бровь в притворном удивлении, но отпустил ручку двери.
- Вы смеете мне угрожать?
- Угрожать? Я дерзнула спасть Вашу честь, Ваше звание генерал-губернатор и Ваш титул Граф Амгерст, и титул Уильяма тоже. – На стол легла папка, которую она принесла с собой и все время разговора держала в руках. – Но Вы можете отказаться.
- Что это?
- Документы. Учредительные документы некой компании, торгующей английским оружием. Договора этой компании на аренду неких судов, которые – какое недоразумение! – считаются пиратскими согласно голландским законам. Письма, разъясняющие связь этой компании с Вашей персоной, и Британской империей в Вашем лице. Письма разъясняющие, как это оружие попадает в руки Яванских повстанцев. Повстанцев на голландском острове. – Рука скользнула по темной коже закрытой папки. – Англия пытается вернуть Яву? Это международный скандал, Граф.
Изумрудные грани острыми лезвиями скользили по лицу Генерал-губернатора.
- Но это копии. Возьмите их себе. Там есть и Ваши письма. Проверьте, не утеряны ли оригиналы. В таком случае, я Вам их верну. Вышлю из Англии. После свадьбы.
Но если до свадьбы со мной что-нибудь произойдет. Оригиналы отправятся в Амстердам. Верьте мне.
- Это шантаж, баронесса?
- Это предложение руки и сердца.
- И Вы решили сделать его мне? Вам не страшно?
- Вы убили моего мужа, Граф. Мне ничего не страшно.
Девушка развернулась и вышла из комнаты.


***

27 марта 1828 Бомбей, Индия.
Дом Баронессы фон Фельдеке.
Баронесса и капитан судна «Tramontana».

Утро. Бальтазар уже несколько дней ночует в ее спальне. Ночует, не значит спит. Спит он днем. Этот человек - некогда испанский дворянин, офицер, пират, преступник - несет службу. Эти несколько дней юнга пробует всю пищу, которая подается к столу.
Они ждут. Эти двое. Ждут решения генерал-губернатора. Сегодня последний день. Вечером Виконт Гомельсдаль возвращается на Альбион и зовет ее с собой. Но без благословения Андреа не поедет. Она намерена стать виконтессой Гомельсдаль.
С момента покушения Бальтазар запретил ей выходить из дома.
Андреа попросила у Уильяма несколько дней на раздумья. Но думать ей не о чем. Баронесса фон Фельдеке не станет содержанкой в доме человека, отец которого убил ее мужа. Никогда.

- Попробуем еще раз. В Лондоне тебе придется защищаться самой. А после того, как ты вернешь ему документы…
Кинжал играет в ловких пальцах, отвлекая внимание.
- Почему ты думаешь, что я их верну?
Стойка.
- Ты можешь стать Виконтессой, но долго ты ею не будешь.
Замах слева вверх.
- Мне хватит моего «недолго».
Женщина уворачивается и бьет сверху справа.
- Я постараюсь стать достойной невесткой.
Звон стали.
- Невесткой, достойной убийцы?
В сцепках она неумолимо проигрывает. Он несравнимо сильнее.
- Самой лучшей.
Отскакивает, разрывая захват гард.

В комнате возникает служанка с двумя конвертами. Гербовая бумага.
«Для меня будет удовольствием принять в семью…»
«Андреа, beloved, отец решился благословить…»

Ликующие изумрудные глаза смотрят в опустевшие черные.
- Бальтазар?… - растерянно.
- Я сделал это своими руками.

* * *

Да. Он сделал это своими руками.
Вокруг о. Ява, как вдоль побережья любой колонии, поставляющей ценные грузы в Старый свет снуют бесчисленные пиратские суда. Порой откупаться от них или нанимать в качестве охраны куда дешевле, чем восполнять потери и чинить корабли. Здесь, вдалеке от общества по-настоящему светского, капитаны таких судов нередко бывают в домах знатных колонизаторов на правах друзей и деловых партнеров. Одним из таких людей был Бальтазар Кинтана, испанец, наследник благородной фамилии, офицер, дезертир, и, наконец, пират. Погруженная в собственный семейный рай, баронесса фон Фельдеке никогда не заметила бы его деликатного внимания, столь несвойственного людям его рода занятий, если бы Барон не назвал его другом. Бальтазар бывал у них так часто, что его общество стало привычным, ежесекундно укрепляя хрупкое доверие девушки. После гибели Барона, капитан Кинтана проклинал Англию и Индийского генерал-губернатора. Так Андреа выпытала, что ее друг и несколько других судов были наняты некой индийской компанию для перевозки оружия яванским повстанцам. Оружие попадало на склады таинственной компании с английских складов в ведомстве генерал-губернатора Индии. В то время, если бы кто-то сказал Андреа, что ее супруга отнял сам дьявол, она решилась бы мстить дьяволу. Полагая поднять Андреа с колен из осколков ее счастья и дать ей пусть и жуткую, но цель к дальнейшему существованию – или имея более личные причины желать вывести девушку за грань закона – Бальтазар согласился помогать ей доказать вину Графа Амгерст. Они потратили почти 2 года на то, чтобы собрать достойные доказательства его участия в планах Англии вернуть себе Яву.
Да, он сделал все это своими руками.
Они рассчитывали лишь дискредитировать Графа.
Но полтора месяца назад в Бомбей приехал Виконт Гомельсдаль.
- Андреа, это слишком.
- Я хочу, чтобы он понял, что значит лишиться самого дорого человека. Я хочу, чтобы он почувствовал.
- Для этого нет нужды выходить замуж.
- Есть. Он будет знать, что я - мать его внуков, он будет знать, кто лишил его сына, он будет выплачивать мне содержание до конца своих дней и писать мне письма о делах на своих фабриках. Я ни на секунду не дам ему забыть, что он со мной сделал.
- Я не знал, что ты умеешь так ненавидеть.
- Он меня научил.
- Прошло два года, не пора ли простить.
- Не думаю, что когда-то сумею.

* * *
- Я сделал это своими руками.
- Ты сделал для меня больше, чем кто бы то ни было!
- Я надеялся, он откажет…
- Бальтазар…
- Я прошу простить меня, Донна. Это лишнее.
Идет к выходу.
- Ты думал… если он откажет…
- Думал, ты останешься. – Обернулся.- Со мной. Здесь. Будешь ждать меня. Здесь. На берегу. В Бомбее. Или на Яве, в Джакарте. Где захочешь.
- Я знаю. – Отвела глаза. – Я хотела бы. Хотела бы ждать тебя. Больше всего, что мне предстоит. Больше моей вендетты. Больше всего не свете я хотела бы ждать кого-то на берегу. А тебя больше, чем кого бы то ни было.
Испанец сгреб ее в охапку, словно хотел вжать, втолкнуть в себя девушку. Это не было похоже не объятие. Она не сопротивлялась. Это последний раз, когда она чувствует рядом что-то настолько похожее на опору. Последний - на следующие 2 года.
- Теперь я не посмею предлагать Вам выбор между английским виконтом и испанским пиратом.
- Я бы не сумела сделать тебя счастливым Бальтазар. Я не умею ждать на берегу. Хоть и хочу. Может, потом. Сейчас не умею. Но наш уговор остается в силе, и я буду писать тебе чаще, чем кому бы то ни было.
- По делу.
- И по делу тоже.

***
14 апреля 1832 Лондон, Англия
Дом Виконта и виконтессы Гомельсдаль.
Граф Амгерст и Виконтесса Гомельсдаль после церемонии похорон Виконта.

- Это ты!
- Это опиум.
- Это ты.
- Меня не было дома.
- Ты познакомила его с этой несчастной компанией!
- Знакомства Уильяма куда старше нашего супружества.
- Ты не препятствовала - не мешала, не запрещала, ты не остановила его.
- Я хотела, чтобы Уильям был счастлив. А он был счастлив только когда… Я хотела мира в семье. Я не смею запрещать супругу. Я не вольна выбирать ему друзей. Я не в ответе за то, как он проводит время. Я ничего не могла сделать. Я пыталась говорить. Но… посмотрите! Весь Лондон курит опиум! Я не могу противостоять всему Лондону!
- У баронессы фон Фельдеке противостоять получалось куда лучше, чем у виконтессы Гомельсдаль.
- Ваше обвинение бездоказательно.
- Доказательства я найду.

Доказательства непротивления злу насилием?

- До тех пор я не желаю слышать обвинений в свой адрес. Я потеряла мужа.
- С Вами это так часто случается, баронесса фон Фельдеке… Виконтесса Гомельсдать…

Удар. Да, это я! Я! Посмотри на меня! Смотри! Видишь? Это я! Я! Я убила твоего сына! Я лишила тебя самого дорогого человека на свете. Как ты однажды лишил меня. Это я! Посмотри на меня и запомни!

- Я скорблю вместе с Вами, дорогой свекор.

Титул учтивости – Вдовствующая Виконтесса, 2% чистой прибыли суконного производства в содержание и враг, которого от мести удерживает лишь папка с документами, которую он так никогда и не получил.

Больше ничего. Но хватит в приданное к этой улыбке.

 Отправлено: 18.10.08 16:33. Заголовок: 13. 02. 1842 Венеция..

13. 02. 1842 Венеция

Утренние визиты Алонсо всегда – всегда, mannaggia! – оборачивались неприятностями.
Особенно визиты, которые поверенный совершал до рассвета, кутаясь в теплый плащ, шагая, чуть сгорбившись, во влажной ночной дымке. Madame Араго чувствовала его приближение сквозь смутный предутренний сон, слышала плеск ледяной воды в канале, когда он оттолкнувшись от дна гондолы, ловко, совсем не по-стариковски, ступает на мощеный тротуар у дверей ее дома, как тянет вниз шнурок звонка, как недовольно ворчит Vonkje, стуча каблуками по лестнице, как… Mannaggia!
А ведь у нее были чудесные планы на день. Планы настолько чудесные, предвкушение настолько томительно, почти азартное, почти охотничье предвкушение… Сегодня она ожидает получить давно обещанный подарок! Новое развлечение, новую игрушку, новый предмет в коллекцию…
Собственно это предвкушение и сделало ее сон таким прозрачным, таким спутанным и сумбурным, что винить синьора Лонцальеза в том, что он грешит против всякого уважения, совершая столь ранние визиты, было бы заведомой ложью.
Женщина улыбнулась сквозь сон.

- Я узнаю, смогут ли меня принять. – Madame Араго сделала глоток кофе, и поправила пеньюар. Хорошо, что ее домашние наряды давно не будоражат воображение поверенного. – Так неудачно. В канун маскарада. В Palazzo Ducale все, верно, слишком сейчас заняты подготовкой. Если приглашение удастся получить, я отправлю к Вам слугу, и мы встретимся… У Дарио, полагаю.

Несколько часов спустя, она вертела в руках приглашение к Главе Управления уголовных дел. К двум.

* * *

Из залов Управления Законов и Управления уголовных дел можно попасть в коридор, который, ведет к мосту Вздохов, перекинутому через Дворцовый канал. По мосту проходят два коридора: верхний ведет в Новые Тюрьмы, а нижний возвращает Вас на этаж портика Дворца дожей.

Мост кажется бесконечным, даже если возвращаться из Пьомби в город. Каково это, когда солнце плавит свинцовую крышу? Пожалуй, летом Поцци обретают некую прелесть. Так что синьору нотариусу повезло оказаться в Пьомби именно сейчас.
Madonna mia, какая неосторожность! Пустая человеческая жадность. Теперь только после карнавала.

Женщина передернула плечами. Размышления о сырых казематах не добавляли радостного предвкушения. Как не добавляла его и необходимость давать взятки австрийцам за возможность посетить в Пьомби этого легкомысленного человека. Нет, мадам Араго куда более изобретательна по части эпитетов. Но то, что твориться в женской головке должно остаться достоянием хозяйки. И самое досадное, что ее, мадам Араго, дела здесь совершенно не при чем. Но бумаги стоит извлечь, в любом случае. Бывают ли излишние предосторожности?

Под сводами внешней галереи кафе Florian ее дожидался Алонсо. Милый, добрый, седой и бесконечно вежливый. Мадам Арго запахнула монтеле и осторожно извлекла записку из-за манжеты палевой лайковой перчатки.
Через несколько секунд, сжимая руки поверенного, она говорила одними губами:
- Записка к экономке и сейфовый код. Заберите наши документы. Сделайте это лично, пора масок так кстати. Теперь мы ничего не сможем для него сделать. До окончания карнавала.
Мужчина кивнул, извлекая записку из ее ладони.
- Не беспокойтесь, синьора, все остальное я могу уладить сам. Забудьте о делах. - Кажется, за последние 10 лет он не изменился. Любое дело – не женское дело. Верно, дорогой синьор поверенный, не женское. Нет на свете женских дел. Женщины существуют исключительно ради удовольствия. - При следующей встрече я хотел бы видеть, как Ваши глаза сияют предвкушением праздника.
Мадам Араго улыбнулась. Кто еще может позволить себе это доброе отеческое отношение?!

 Отправлено: 18.10.08 16:40. Заголовок: 24.03 1821 Неаполь ..

24.03 1821 Неаполь

23 марта австрийская армия заняла Неаполь.
Запах крови, пота, гниющей человеческой плоти. Спирта. Гул. Стоны. К вечеру второго бессонного дня кружится голова, мир вокруг подрагивает. Грязные руки в ссадинах хватают ее за юбку. Дергают или бессильно отпускают. Снова и снова с каждой койки. Словно она может помочь. Словно она может хоть что-то кроме того, чтобы дать им морфий. Даже морфий не всем. Она больше не плачет. Больше не страшно. Послушно идет между рядами коек. Спина врача перед ней расплывается, бережно заслоняя девушку от панорамы изувеченных тел. Андреа старается не отводить глаз от темного сюртука.
- Иди ко мне, девочка.
- Пусти. – Не узнала свой голос.
- Отстань от нее.
Спина ускользает, чтобы отцепить от ее подола очередную, обезумевшую от боли руку и толкает вперед себя, дальше от горячечного. Второй руки у того нет. Она помнит. Вторую отнимали вчера.
- Андреа, иди домой.
- Я останусь.
Еще несколько коек.
- Этому морфия. И иди.
То, что ждет ее дома, куда страшнее, но мужчина этого не знает. Знает только, что она устала.

 Отправлено: 18.10.08 16:45. Заголовок: 1822. Амстердам Агн..

1823. Амстердам

Агнесс и была той первый служанкой баронессы фон Фельдеке, заставшей ее за стиркой.

Совсем юная девушка, одетая скромно. Почти бедно. Закатанные рукава, влажный передник. Сгорбилась над тазом остывающей воды. Смахнула со лба влажную прядь, оставив на щеке несколько пузырьков пены. Приветливые оливковые глаза не смеют поверить, что теперь работу можно будет поделить.
- Вы с дороги, верно, устали. Хотите молока?

 Отправлено: 19.10.08 19:01. Заголовок: http://s49.radikal.r..

Helen Reddy - I'll be your candle on the water

Скрытый текст

I'll be your candle on the water, My love for you will always burn. I know your lost and drifting. But the clouds are lifting, Don't give up you have somewhere to turn. I'll be your candle on the water, Till every wave is warm and bright. My soul is there beside you. Let this candle guide you, soon you'll see a golden stream of light. A cold and freindless tide has found you, don't let the stormy darkness pull you down. I'll paint a ray of hope around you, circling the air lighted by a prayer. I'll be your candle on the water, this flame inside of me will grow. Keep holding on, you'll make it, Here's my hand so take it, look for me reaching out to show as sure as rivers flow, I'll never let you go, I'll never let you go, I'll never let you go.

 Отправлено: 19.10.08 20:18. Заголовок: 1821. Вена.

1821. Вена.

- Что это?
- Мандалина.
Ганс опустил музыкальный инструмент на кресло у кровати, на которой сидела девушка.
- Зачем?
- Хочу, чтобы ты научилась. Я нахожу это занятным. Ты, нет? Итальянка, играющая на мандолине. Так естественно.
- Я не хочу. У меня нет слуха.
- Я найму тебе учителя. Будешь петь ваши … Черт! Как вы их зовете?
Dicitencello a 'sta cumpagna vosta
ch'aggio perduto 'o suonno e 'a fantasia...
ch''a penzo sempe,
ch'è tutt''a vita mia...
I' nce 'o vvulesse dicere,
ma nun ce 'o ssaccio dí...

Он не понимает смысла, только повторяет звучание, много раз слышанное. На неаполитанском диалекте. С естественным немецким тоном, чуть резковатым. Она понимает слова, но смысл сейчас почти унизителен.

- Я не буду учиться. Я не хочу.
- Разве я спросил тебя о твоих желаниях? Я говорю, что это будет занятно.
- Как портрет?
- Да. Но иначе.

Потрет. Портрет висит в гостиной, где друзья Ганса собираются чуть не ежевечернее для игры в карты. Ганс – игрок. Неистовый, увлеченный фаталист. Почти безумец. Благо, состояние его отца позволяет ему такую роскошь.
На портрете девушка. Юная. Хрупкая. Ослепительно белая кожа и блестящие каштановые локоны. Черная полумаска. И больше ничего. Он находит это забавным. Итальянка в полумаске. Так естественно.
И каждый раз, входя в гостиную, чтобы приветствовать его гостей, Андреа вынуждена смотреть на собственное отражение в золоченой раме и теряться в догадках, кому из них Ганс уже похвастался, а кто может только уловить отчаянное сходство в мягкой, упоительной линии губ, твердом маленьком подбородке, в очертании хрупких ключиц и изящных запястьях.
Каждый вечер мучительно ощупывая взглядом лица гостей она гадает, кто из них уже осознал всю глубину ее падения. Нет на свете ничего более унизительного, чем эта ежевечерняя встреча с самой собой. Пока нет.

 Отправлено: 04.04.09 14:51. Заголовок: 11. 04. 1832. 20:00...

11. 04. 1832. 20:00. Шоколадница.

Укороченные с боков пряди завиты в крупные локоны над висками. Длинные каштановые волосы сзади подняты наверх и на темени уложены в изящный шиньон. Высокая прическа и спущенные рукава открывают плавную линию плеч, изгиб шеи, хрупкость ключиц и подчеркивают ту мелодичную грацию, с которой незнакомка поворачивает голову, отчего огни свечей закипают на изумрудных подвесках. Дама молода - ей сложно дать больше 25-ти - грустна и изумительно хорошо одета. Но это не дань тратам на портного и привычке выписывать из Парижа модные гравюры. Пышные рукава буф подчеркивают плавные жесты, которыми она сопровождает речь; а изгиб приталенного лифа, переходящий в волны янтарного шелка, аккуратно уложенные поверх кринолина, очерчивает стройный, почти юношеский и одновременно удивительно женственный силуэт; укороченная юбка, демонстрирующая край белых чулок, лишь подчеркивает изящество щиколотки, уводя наблюдателя мыслями к тому, о чем ему не следует думать, созерцая молодую женщину за столиком недавно открытого кафе. Она изумительно хорошо одета, потому что наблюдатель не сможет вспомнить ее костюма. Только силуэт и взгляд, очертание губ. И она одна. Одна, хоть это и противоречит всяким правилам. Но почтенного вида синьор, говоривший с ней, вышел несколько минут назад и, кажется, - впрочем, наблюдатель может судить лишь по мягким ее движениям и выражению лица; слов не слышно - дама отказалась от его предложения проводить ее хотя бы до гондолы. Зачем возвращаться в Лацетти? Поздние апрельские сумерки. И еще можно неспешно пересечь Сан-Марко, пройти вдоль набережной, отодвинуть момент, когда двери дома закроются за ее спиной, отрезав от сонного города и оставляя наедине с воспоминаниями о тех, кто так неожиданно и так жестоко оставил ее в одиночестве, от которого – она успела поверить! – ей почти удалось спастись. Дама кажется, печальной. Фарфоровая чашечка перед ней давно опустела. Но она, вероятно, этого не замечает, как не замечает и того, что осталась последней посетительницей. Ее взгляд скользит через площадь к белым колоннам дворца Дожей за витриной Шоколадницы.

 Отправлено: 04.04.09 21:47. Заголовок: Этот запах… Она нико..

Этот запах… Она никогда к нему не привыкнет… никогда… Уже почти два года… София подняла глаза и окинула взглядом хрупкую фигуру подруги. Пожалуй, еще чуть–чуть и можно будет подойти. Руки привычно выполняли заученные до автоматизма действия. Нежно обнять всеми пальцами конфету – очередной шедевр – Софи не скупилась, щедро расплачиваясь за рецепты. Обернуть шелком или золотой фольгой, и отправить к сестрам. Она не жалела своих ночей, пробуя, смешивая и получая результат. Она любила. Любила этот горький вкус, который растворялся в меду, патоке, ванили, корице и остром перце. Она любила этот запах, который возбуждал и успокаивал одновременно. Она любила шоколад. И он отвечал ей взаимностью. Но Венеция… Эти каналы… Запахи жизни тысяч людей, у которых только что и есть, так только эти каналы… Запах города мучил ее… Но она справится. Она точно это знала. Если она смогла выжить два года назад, она переживет все. Эта мысль помогала ей вдыхать и выдыхать. Рука невольно коснулась медальона. Прости отец. Не уберегла внучку. Софи не позволила мыслям изменить выражение на своем лице. Только на секунду прикрыла глаза.
Энди… Софи закончила готовить, то что хотела предложить сейчас подруге. Наверняка та будет возмущена. Но это и к лучшему. Сейчас ни кто не увидит. И они смогут спокойно поговорить. София прослеживает за взглядом Андреа. Дожи… Хм… Почему она чувствовала в себе силы невероятные, глядя на этот точенный профиль? Не сомневалась, что справится? Снова ресницы прикрывают глаза и перед внутренним взором первая встреча в Париже на балу. Все… Не вспоминаю. Не думаю. Спрашиваю и помогаю. Буду рядом. Энди. Точка. Рука дрожит. Шоколад из фарфоровой чашечки проливается на лаковую поверхность стойки. Софи улыбается и смахивает каплю. Вытерла точку, да? Не ставится?
Несколько легких шагов. Шорох тяжелого шелка. Скрип подвигаемого кресла. Стук чашки. Выдох и касание к запястью девушки. Тишина. Вдох. И на выдохе, голосу не дрожать.
- Андреа?

 Отправлено: 04.04.09 23:31. Заголовок: Печальный изумрудный..

Печальный изумрудный взгляд был все так же прикован к площади. А мысли были теперь так далеко… так давно от сюда, что дама не обратила никакого внимания на подошедшую. Кто она? Официантка? Заказывали ли Андреа еще чашку шоколада? Или это сделал синьор Лонцальеза? Андреа только кивнула, не поднимая взгляд, и пригубила напиток. Можно было еще на какое-то время отсрочить необходимость выходить в наступающий вечер, открывать двери, закрывать двери, ступать по каменной кладке, уложив на сгиб руки ненужный уже, декоративный теперь зонтик, призванный защищать ее от скрывшегося дневного солнца, слушать плеск весел во воду канала, открывать двери, закрывать двери. Обжигающая горечь опалила губы, жарко лизнула небо и сжала горло пульсирующим горячим кольцом. Андреа задохнулась. Знай она, что в кафе нет никого, кроме нее и очевидной виновницы происшествия, она бы позволила себе закашляться. Прерывисто дыша, дама вскинула голову, и на лице ее было ни с чем несравнимое выражение: ярость, вызов, непонимание. В глазах стояли слезы. Слезы, которые еще пару минут назад готовы были беззвучно оставить блестящие дорожки на ее щеках, словно жертву на алтаре ее памяти, теперь замерли и гневно дрожали в свете горящих на столе свеч, придавая взгляду почти демоническую отчаянность.
Каенский перец!
Взгляд бросился вверх - от изящных ладоней; вверх, по темному шелку; вверх, к каштановым локонам; вверх, вверх – к губам, хранившим таинственную улыбку; к глазам, знакомым и незнакомы, глубоким, темным и сияющим - отраженным ли, внутренним ли светом…
- Софи!
Коротко. На выдохе. На выдохе все еще невозможном, потому что невозможен вдох. Чуть хрипло.
- Софи.
Кротко. Нежно. Позволяя себе, наконец, задохнуться и закашляться.
- Софи…
Недоверчиво. Прижав к губам платок. Опустив его безвольно. Бессильно опершись о край стола. Не отпуская – боясь отпустить – взглядом свою находку. Неожиданную. Радостную. Желанную.
Последнее письмо Андреа написала два месяца назад. Сообщила, что в Венеции умер ее близкий друг, но ей не хотелось бы, чтобы Тома решил сопровождать ее в поездке, потому она назвала это путешествием по Италии. Маленькие женские хитрости. Маленькие женские тайны. Последние полтора месяца – с того дня, как ей сообщили о гибели Тома – она не писала писем. Не писала ни одного. Не могла. Боялась вылить свое отчаяние чернильными пятнами на белую бумагу. Боялась, что не сможет начать, найти слов… Или боялась, что сможет их найти? Боялась не остановиться.
Софи, встреченная однажды в Париже и виденная потом лишь несколько раз, стала для Андреа, живущей в Лилле, скорее, другом по переписке. Но другом дорогим и доверительным. Хранительница многих тайн, она могла хоть с кем-то не надолго разделить бремя своей памяти, но не смогла приехать, когда погибла семья Софи. Вина? Письма не возьмут за руку и не обнимут за плечи. Вина. И так понятное сейчас горе.
Но теперь она смеялась. Смеялась и плакала. От удушья, от неожиданности, от радости и испуга.
- Ты… - Андреа задохнулась словами, взяла женщину за руки, мягко, трепетно сжав теплые пальцы, - …ты решила меня отравить?
В голосе не было ни упрека, ни иронии. Искрений - удивительно искренний - вопрос.

 Отправлено: 05.04.09 01:24. Заголовок: Я… Рука так и не убр..

Я… Рука так и не убрана с запястья. Такая маленькая вольность. Компенсация. Совсем незначительная, за все это время молчания. За каждый день не полученных весточек. А Софи так нуждалась в этих словах. Но этого ни кто и никогда не узнает. Маленький секрет, мокрый и с алыми пятнами на груди… Она ждала этой реакции от Энди. Слишком хорошо она изучила то, как реагируют люди на удовольствие и раздражение. А на удовольствие на грани? Где она эта грань? У каждого своя?
Вот они… Милая, ты потеряла. Я потеряла. Что еще нужно для слез. Нам? Многое… И я даю тебе часть от этого. Не когда одна и в подушку. А когда чувства обрываются, когда нельзя. Когда айсберг понимает, что после падения глыбы с его вершины, поднимется цунами. Как время понимает, что секунда выпавшая из внимания, влечет за собой века событий. Как… И Софи теряется в глазах полных слез, в слезах, что горят словно изумруды. В удивлении, в гневе, в решительности, в… В этом ломанном жесте от локтя, когда рука опирается о край стола. Софи видит. Каждую букву на пахнущих парфюмом листах… Каждую запятую, слезой не сорвавшуюся с ресниц, каждую точку в отблеске вечернего венецианского солнца в ее глазах. Софии так скучала. Разве возможно? Разве возможно скучать так? Так словно знаешь человека настолько хорошо, что без весточки от него начинаешь задыхаться. Софии до сих пор побоялась признаться себе, что только злость на Андреа помогла ей пережить горе потери родных. Воспоминания о ней. Ненависть. Злость. Замирание. Понимание. Осознание. Кайенский перец. Как месть. Как помощь. Как возможность пройти всё сразу, за один глоток. Как возможность увидеть как… Как нальются ее губы после поцелуя…
А ее рука так давно удерживает твои пальцы. И твоим пальцам холодно и они горят не хуже, чем если их окунуть в тот же кайенский перец. Свежий, лопающийся, истекающий соком, тягучими каплями на гладких боках…
- Андреа… - Переждав приступ кашля и слез.
- Андреа, прости меня, - залюбовавшись заалевшими губами и скулами.
- Андреа, - глядя в глаза и не отводя взгляда. Принимая все. И немедленный уход с презрением в изящном развороте плеч и искренность в голосе искушенной дамы. Не позволяя эмоциям вырваться и сохраняя хладнокровие.
- Андреа, - пауза и вдох, - я так рада тебя видеть.

 Отправлено: 05.04.09 16:59. Заголовок: И она смотрит. И гла..

И она смотрит. И глаза у нее такие… Спелые, налитые до черноты вишни и теплый янтарь. Влажные бликами и отраженными огнями свечей. И кажется, можно броситься в эту темную глубину, и упасть, словно с края отрыва в бездонную звездную пропасть ее зрачков… Упасть и падать бесконечно, так никогда и не достигнув дна. Так, как можно падать в ночное небо, запрокинув голову. Позволить обрушившейся темноте вымыть, выветрить до последней все горести, тревоги все и печали, мысли все, все чувства, разрушить до основания, стереть в порошок – опустошить душу. Опустошить и наполнить. Позволить этому взгляду растворить себя и позволить себе в нем раствориться. Прости меня. Прости меня. Прости. Прости и прими меня. Прими снова. Новой и другой. Такой, какая я теперь – измученная, изломанная, отчаянная, лишенная всяких сил, смыла и воли. Нужна ли я тебе такой? Нужна ли тебе, когда сама себе не нужна. Когда не вижу, не слышу, не чувствую ни себя, ни тебя, ни мира, ни робкого апрельского солнца, ни тайны туманных сумерек, ни томного лунного света.
Нет. Тебя я чувствую. Чувствую ожогом кайенского перца на губах, сбившимся дыханием, теплым пожатием нежных пальцев; выпивающим, испытывающим душу взглядом – чувствую тебя. Не отпускай. Не гони. Не оставляй меня. Теперь, когда я почувствовала себя живой. Впервые за столько дней, за столько ночей. Впервые в море песка, утекающего сквозь часы моей жизни эти два месяца. Теперь, когда я вижу единственное в этом городе знакомее лицо. Не отвернись от меня.
Больная отчаянная мольба, внезапно вспыхнувшая в наполненных слезами глазах. Словно раньше, до этого «я рада», Андреа так и не сумела поверить в существование Софи. А теперь обретя ее так внезапно, испугалась потерять. Сжала пальцы подруги. И неожиданно – словно стоило позволить себе верить глазам и прикосновениям – отступила назад, уступая Софи свое место на диванчике, и опустилась на подушки чуть дальше. Безвольно, устало. Тихо. Не заботясь больше о том, как лягут волны широкой юбки. Не отрывая взгляда, не отпуская ее темных бездонных глаз. Не отпуская ее рук. Мягко потянула к себе, словно приглашая присесть рядом. Но вслух сказала только:
- Тома погиб.
Почти беззвучно. Движение губ. Исчерпывающе. Как будто эти два слова объясняют все: пустой взгляд сквозь стекло витрины, замершие в глазах слезы, безупречный туалет, выбившийся из прически, лизнувший лопатку локон, ненужный летний зонтик, немую мольбу. Впервые произнесла это вслух и словно впервые услышала сама. Впервые вынуждена поверить, признать, принять свою потерю, свое одиночество. Судорожно вздохнула, чудом не сорвавшись на всхлип.

 Отправлено: 05.04.09 23:18. Заголовок: Я знаю… Она так этог..

Я знаю… Она так этого и не сказала. Только выполнила невысказанную просьбу, подчинилась и опустилась рядом. Не отпуская руки. Не отводя взгляда. Понимая, что только что произнесла Энди. И что произнесла она это не для Софи, а для себя. Софи легонько стиснула пальцы подруги, показывая, что слышит. И чуть кивнула головой, подчеркивая понимание и скорбь.
Слишком свежи были собственные воспоминания. Слишком хорошо она понимала, что чувствует эта маленькая, сильная женщина. Таким, как она всегда сложнее всего. От себя не убежишь.
Рука потянулась, коснулась локона. София пропустила шелк волос сквозь свои пальцы и восстановила порядок в прическе Андреа. Медленно опустила руку, почувствовав кончиками пальцев тепло кожи на открытых плечах. Она молчала. Говорить тут следовало не ей. Пока не ей.
Не нужно цепляться за меня, словно ты не справишься. Я же знаю. Я просто вижу. Плечи Софи расслабились, она позволила себе чуть откинуться на спинку дивана. Расслабить мышцы лица. Легонько дрогнуть уголками губ – нет не улыбка, тепло. Море тепла в глазах.
- Хорошо, что мы встретились, - вдохнула и добавила просто и без церемоний, - Я нужна сейчас тебе. А мне нужны наши беседы и неспешные прогулки. А еще твоя улыбка.
Софи касается рукой своего лифа и протягивает Андреа душистый, белоснежный, батистовый платок.
- Ты дышишь. Значит это тебя не убило. Прими себя новую, родная, и будем жить дальше.
Софии говорила чуть слышно, понимая, что переходит все мыслимые границы допустимых приличий. Но это же Андреа. Подруга. Зеленые глаза, смех и шалости. Пусть мы потеряли друг друга. Но видимо у провидения свои планы на наш с тобой счет. Софи пригубила свою порцию обжигающего шоколада и кончиком языка провела по вспыхнувшим губам.
- Я думаю тебе придется по вкусу такой вкус шоколада. Неожиданный.
София позволила себе улыбку. Ее всегда поражало умение Энди контролировать себя. И всегда хотелось ее растормошить, сорвать маску и посмотреть в глаза чему? Еще один глоток шоколада. Этот вкус так похож на тебя, Энди.
- Как ты? Я могу закрыть заведение, и нам ни кто не помешает, если ты захочешь остаться тут. Но если ты спешишь, я с удовольствием составлю тебе компанию по дороге до твоего дома. Вечер сегодня должен быть чудесным.

 Отправлено: 06.04.09 12:45. Заголовок: Она отстраняется, но..

Она отстраняется, но не покидает. Она остается мягким присутствием, почти физически ощутимым. Как первое утреннее тепло, наполняющее предрассветные сумерки.
Андреа было трудно спать в этом новом чужом городе, ночные всплески весело за приоткрытым окном, журчание, шорохи, тени, призраки, воспоминания. Здесь в Венеции, она часто вставала до рассвета, чтобы пить горьковатый чай на террасе - терпкий на вкус, но источающий удивительно нежный аромат жасмина. Там, на террасе, между сном и явью, между тьмой и светом, ее ожидало ежедневное чудо первого луча, самого раннего, робкого, воровато крадущегося между витыми столбиками балюстрады, скользящего по мозаичной плитке, смелее, выше, по белой кружевной скатерти, по краю фарфоровой чашки, быстрее, быстрее – как будто он и впрямь ждал эту одинокую даму весь день и всю ночь, ждал, в неуверенности, придет ли она встречать его на террасу, позволит ли лизнут душистый чай солнечным языком, коснуться пальцев и дерзко, теперь уже уверившись в том, что ему рады, взбежать по бледной коже, утонуть в пышном рукаве домашнего платья, счастливо броситься в лицо, зажечь взгляд золотистыми искрами и, наконец, упокоено, удовлетворенно зарыться в темные волосы, чтобы стечь с тугих локонов янтарными каплями и исчезнуть до следующего утра, приводя за собой мягкую волну наливающегося теплом утра. Ожидание этого простого чуда позволяло Андреа проживать следующий день и следующую ночь – до их новой встречи. Тонкий батистовый платок, неожиданно яркий в своей кипенной белизне и золотистый в свете свеч коснулся пальцев, подарив внезапную вспышку-воспоминание. Память об этом утреннем чуде. Сжимаемый в пальцах отрез света. И теплое присутствие обещающее новое начало. Сложив ладони лодочкой, словно желая удержать в них текучий свет, вдохнуть его, выпить, она прикрыла ими лицо, все еще глядя на Софи. Казалось, Мадам Араго сейчас отчаяно, больно разрыдается или совсем беззвучно поведет плечами, отвернувшись и склонив голову, чтобы Софи не нужно было… не пришлось видеть ее такой… такой не похожей на даму, к которой она привыкла в Париже – искрящуюся весельем вальса, вспыхнувшую азартом скачек или идущую рядом по тисовой аллее, излучая спокойное умиротворяющее сияние. Их немногочисленные короткие встречи яркими картинкам пробежали перед внутренним взором. Андреа вдохнула теплый сладостный запах - шоколада, весны, парфюма, кайенского перца и собственный тонкий, едва уловимый аромат Софи. Нежный, пленительный, аромат женщины, который никогда не спутать с мужским. Тоже терпкий и пряный, но несравнимый. Никогда не сравнимый. Другой. В жизни Мадам Араго было так немного женщин, запах которых она могла бы запомнить. Мать, общества которой, она так рано лишилась. Синьора Лацетти, воспитание которой никогда не допускало для девочки лишней ласки. Несколько знакомых. Жизнь Андреа была слишком беспокойной, ее мысли слишком темными, чтобы она и впрямь могла позволить себе подругу. Как удалось Софи подойти так близко, тронуть, но ни разу не проявить отсутствия деликатности, которое заставляет отшатнуться, отступить назад?
Вдохнула и опустила ресницы, погружаясь в умиротворяющий аромат. Так удивительно. Словно Софи могла быть ей матерью, дочерью, сестрой и подругой. Удивительно то, что именно так Андреа думала о мужчинах, которых любила: он мог бы быть моим сыном, отцом, братом или другом – мое отношение осталось бы прежним. Удивительно, что в самый темный момент ее жизни, подаренное этой спокойной француженкой сияние стерло грань, поставило под сомнение условность и будто указало выход, неясное, смутное новое ощущение, пробудившееся пока как неуловимое любопытство, еще не явное, не похожее на требовательную жажду познания, свойственную юности, еще слишком слабое на фоне других смешанных чувств, но острое, неожиданное, как обжегший губы перец, встряхнувшее, позволяющее увидеть новый смысл в каждом будущем дне.
Отняла от лица платок.
- О.
Выдох. И изумленные сияющие глаза: плачущие и смеющиеся, слишком пораженные всей этой короткой сценой, что бы отчаянную смесь чувств в этом взгляд можно было понять, как невозможно порой определить, какие ноты составляют парфюмерную композицию. Восторженность, опьянение, отрешенность.
Шелест кринолинов. Дрожь бликов в тугих прядях. Плавное движение. Такое естественной в своей искренности и от того такое невозможное ни в какой другой более светский момент. Объятие. Теплые ладони сомкнулись на плече француженки. Мадам Араго опустила голову, упершись лбом в изгиб шеи и только устало покачала головой, отчего завитые локоны щекотно скользнули по груди Софи. Тихий глубокий вздох. Будь сейчас моей матерью и сестрой. А когда мы выйдем, сможем уже быть друг другу детьми и подругами – несколько минут беззаботности отсюда до Лацетти. Отпустила, скользнула ладонями от плеч по рукавам и снова сжала кончики пальцев, все так же удерживая платок.
- Чудесный вечер. – Сморит в лицо так спокойно и открыто, но как будто она не вполне может разобрать сейчас, что явь, а что и впрямь часть этого чуда. - Чудесный.
Глоток кофе - отпустить, отвернуться – чтобы восстановить равновесие, попытаться разобрать, что случилось.
- Да. Хочу. – Теплый смешок собственной непоследовательности. – Да, если тебе удобно сейчас закрывать. Mon Dieu! Что я говорю? Это… - взгляд в зал, словно она впервые его видит. Теперь Андреа говорит так быстро, будто боится, что Софи исчезнет прежде, чем она успеет все рассказать. – Это твое? Если бы я только знала, что ты в Венеции! Как много легче мне было бы здесь, знай я, что смогу тебя видеть. Да. Если ты не против. Мы могли бы пройти до Лацетти. Это совсем недалеко. И палаццо замечательно хорош! Все здесь так необычно. Эти каналы. Эти их лодки. Хочешь остаться на ужин? О! Останови меня. – Виноватая улыбка. – Милая, добрая моя Софи. Останови меня. Это оттого лишь, что я слишком рада тебя видеть. Здесь и сейчас. Слишком рада.
Она снова качает головой и как будто не может решить, что делать теперь со всем этим внезапным многообразием смыслов.

 Отправлено: 06.04.09 14:47. Заголовок: Софи улыбалась. Глаз..

Софи улыбалась. Глазами. Улыбалась душой. Чуть сжала губы и от этого ноздри расширились, и щеки девушки вспыхнули и благодарение богу, что в салоне приглушенный свет. Платок, согретый ее теплом. В руках. У лица. Пятном света. Почему у Софи именно такое ощущение? Хочется коснуться локтя, хочется не отпустить взгляда, хочется… Бойтесь своих сокровенных желаний…
София ошеломленно смотрит в окно поверх плеча подруги и ничего не видит. Только чувствует. И понимает, что забыла дышать. Аккуратный, но рваный выдох, он трогает выбившиеся прядки на шее Андреа и у Софии сжимается сердце. Ее голова на плече, ее дыхание касается груди. Ее запах кружит голову. Софи отчаянно пытается взять себя в руки. И ей это удается. Она вдыхает уже значительно ровнее и скользнув пальцами по волосам на затылке, едва их потревожив, опускает ладонь на лопатки Андреа, позволив большому пальцу задержаться на грани выреза платья и почувствовать тепло ее тела. Она легонько прижимает Андреа к себе и замирает. Время тянется как патока, и сердце бьется уже где-то в горле. Софии кажется, что его стук слышен всему миру. От ладоней на плечах расходится жар, он течет вслед за пальцами, скользящими по рукам и Софи понимает насколько холодные кончики ее пальцев.
Софи счастлива - она может с улыбкой встретить взгляд подруги. Она понимает, что лишний повод для тревоги – это совсем не то, что ей сейчас нужно. Андреа пригубливает кофе и Софии просто пережидает несколько минут, дает подруге прийти в себя.
А затем смеется заливистым смехом, словно ничего и не было.
- Да, милая это мой салон. И твое «хочу» самое приятное слово, которое я слышу за время своего пребывания в Венеции. Я совсем недавно здесь. Почти никого толком не знаю. Как и саму Венецию.
Софи хмыкнула.
- Ты же знаешь, эти правила… Я бы с удовольствием гуляла одна. Но… Так что ты не представляешь, как я рада встретить тебя. Ты покажешь мне, что тебе нравится тут? Если честно я не нахожу прелести в запахе местных каналов.
Софи допила свой шоколад и встала.
- И я даже не подумаю тебя останавливать. Погоди минутку.
Зашла за стойку и сложила в шелковый мешочек конфеты из разных коробок и ваз. Взяла трость и небольшой расшитый шелком мешочек с деньгами.
- Я готова. О…
Улыбнулась взгляду подруги на трость.
- Я просто ни как не могу привыкнуть к гондолам и гондольерам. Не люблю когда меня касаются чужие мужские руки. Вот и выхожу из гондолы, опираясь на трость.
Потом нажала, но одной ей известную завитушку на набалдашнике трости и чуть оголила лезвие стилета. Она была уверена, что Андреа оценит.
- Одинокой женщине нужно уметь защитить себя, не правда ли? Что ж. Теперь мы можем идти, если ты готова.

 Отправлено: 06.04.09 16:31. Заголовок: Софи смеется. Смеетс..

Софи смеется. Смеется так хорошо. Так тепло. Так бархатно. Невольно заставляя Андреа вспоминать прогулку по Елисейским полям. Это было безумно модно! Открытая спортивная коляска, легкая и маневренная, без козел, так что править можно со своего места. Извозчик и лакей следуют верхом. Дамы шалят, стараясь сохранять вид чопорный и таинственный. Что в общем-то нехитро под вуалью. Андреа недурно правит. Время от времени предлагая Софи вожжи. Но экипаж все же принадлежит Тома, да и не след. Однако мсье Араго в Лилле. А ей хочется… очень хочется попробовать. Хотя бы потому что это нельзя, потому что против заведенного порядка. Бульвар остается позади, и они въезжают в Тюильрийский сад. Сейчас здесь почти безлюдно, и Софи может смеяться в свое удовольствие. Андреа запомнила, как с вязов, медленно кружась в пронизанном солнцем воздухе, опускались на газон за спиной подруги охряные листья. Это плавное кружение и этот теплый смех навсегда слились в ее памяти в удивительную гармонию общей радостной тайны, изумительной свободы, детского удовольствия от шалости и одновременно осознания риска испортить репутацию семьи..
Которой в нее больше нет…
Внезапное осознание будит, выводит из секундного забытья. Хозяйка шоколадницы вышла из-за стойки. С тростью? И предупредив первый порыв Андреа спросить, здорова ли Софи, металлический звук заставляет ее замереть и слегка отпрянуть. Неожиданно. Неожиданно, не потому что эта трость и это лезвие хоть сколько-нибудь противоречат образу француженки. Нет. Как это не удивительно, нет. Отшатнуться ее заставило это молчаливое «Я смогу тебя защитить», скорее свойственно мужчинам, очевидное и неявное, в манере, в жестах, в движениях. Отшатнуться и потянуться – с ее вечным любопытством ко всему опасному. Да и слабостью к холодному оружию.
Мадам Араго одела перчатки, подхватила зонт и встала.
- Я могу посмотреть? – Тоном ценителя - взвешено и восхищенно, с почти детской завистью. – Изумительно! Мадам Миллет исключительно разумна и дальновидна! А кроме прочего, обаятельна и опасна. – Слегка поддразнила. И устало отвела взгляд. – Я почти не выхожу здесь. А если и оказываюсь на улице то с поверенным. А он, кажется, ветеран. Признаться, пока я сама его побаиваюсь. – Коротко улыбнулась. – Сегодня мне счастливо удалось от него избавиться под предлогом того, что у набережной меня ждет гондола, а здесь только пара шагов. Но если ты хочешь пройтись, я отпущу Ческо. Когда женщины пересекли зал, и Софи остановилась, чтобы запереть дверь, Андреа подняла взгляд на вывеску.
- Совсем новое место. И очень модное! – Улыбнулась . – Блестящее начало! Мне уже несколько раз говорили о твоем детище за последнюю пару недель. Но… объясни?
Не закончила, в надежде, что будет понята без слов, как это обычно бывает между людьми привыкшими много говорить, пусть и в эпистолярной форме.
Объясни, почему ты здесь? Здесь, где никого не знаешь? Здесь, где тебе не приятен дух цветущих каналов и не нравится местный транспорт… Зачем здесь? Разве здесь сейчас удачный рынок? В деловой конъюнктуре Венеции Мадам Араго еще не вполне успела разобраться. Кажется, туризм – единственное, что здесь процветает. Но разве не лучше было остаться в сказочном, полном друзей Париже? И почему шоколадница? Ведь не ради денег. Софи вовсе не нуждалась в деньгах. Да и не делилась планами открыть кофе-кондитерскую…
- Это так неожиданно. Даже для тебя.

 Отправлено: 06.04.09 19:17. Заголовок: София не сомневалась..

София не сомневалась, что Андреа понравится трость. Эта ее страсть к холодному оружию. Ее всегда восхищала жажда жизни, бившая через край в хрупкой девушке. Энди всегда нужно было попробовать и если не научиться, то прочувствовать и пережить. Ее притягивала опасность и новизна. Сама же София была немного другого толка. Она привыкла практически смотреть на вещи и саму жизнь и увлекалась вся без остатка, только когда понимала, зачем она это делает и какой получит результат. Вот так и с этой тростью. Уроки обращения со стилетом, упорно и до автоматизма. И ее хрупкое запястье помнит идеальный угол поражения на смерть и нет. Она знает, понимает, спокойна и уверена в себе. И только Энди, эта маленькая девчушка заставляла ее забывать о практичности и смысле. С ней было просто хорошо. С ней было просто…
Софи выбирала эту трость, думая о Энди. И сейчас впитывая реакцию девушки, понимала, что не ошиблась в выборе.
- Опасна? Только не для тебя, милая. Поверенный? Так вот кто этот седовласый джентльмен.
- Ты знаешь. Я не прочь бы немного пройтись. Ты можешь сказать своему э… Ческо? Так? Чтоб он встретил нас… Ну не знаю…
Она с надеждой посмотрела на Андреа.
- Так, чтоб мы прогулялись, не устали и добрались до твоего дома.
На улице их лиц коснулся соленый и влажный ветерок. Софи повела плечами. Она все еще не могла привыкнуть. Она любила бескрайнюю степь, дремучий лес, пшеничное поле, сладко пахнущее солнцем. А тут… Город на воде…
Софи была готова к вопросу подруги. Уж очень хорошо они чувствовали друг друга. И в тоже время абсолютно не готова. Она не знала, как рассказать подруге о том, что ей придется пережить. Пережить, когда теряешь семью. Теряешь смысл жизни. Теряешься. Как долго и мучительно выкарабкиваться из собственного отчаянья. Как в голову приходят дурные мысли. Как ты боишься бога и просто боишься. Как начинаешь ненавидеть друзей, которые не понимают. Как теряешь их, выстроив стену. Как в один прекрасный момент понимаешь, что же произошло и что теперь все уже иначе. Ты изменилась. Ты родилась заново. И мир вокруг тебя начинает течь иначе. Он начинает играть с тобой в поддавки. И ты вдруг веришь, что он уважает тебя за твою силу. Но, тут же мир наказывает тебя за самонадеянность. И ты учишься, учишься, учишься. Тебе не на кого опереться – ты одна. И только на один вопрос София не ответит никогда – почему она до сих пор одна. Почему выбрала одиночество, а не предпочла опереться о надежное плечо. Это тема была за семью замками даже для самой Софи.
Шоколадница подняла глаза от замка и улыбнулась подруге. Она расскажет, все. Потихоньку. Все, что сможет рассказать.
- Все, что я поняла за прошедшие годы, так это то, что мир полон неожиданностей. Мне нравится шоколад. У нас впереди теперь много времени и я покажу тебе, что меня в нем покоряет. Это моя тайная страсть, - Софи коснулась языком уже соленых губ и сделала несколько шагов от своего салона.
- Я не нуждаюсь в деньгах, ты ведь знаешь, это не бизнес, а своего рода хобби. Париж… Андреа, меня там ничего не держало больше.
Софи усилием воли не позволила печали пробраться сквозь ее улыбку.
- И кому же, как не туристам продавать редкие и порой экзотические десерты. Да и Венеция не самое неприятное место в мире. Тут так много людей, интересных и порой совсем неожиданных. Хотя теперь я понимаю. Тут ты Андреа. Мы так давно не виделись.
Софи остановилась по левую сторону от подруги и жестом предложила опереться о руку.
- Так, что? Небольшая прогулка и Венеция твоими глазами? И еще, ты ведь видела маскарад? Расскажи хоть немного.

 Отправлено: 07.04.09 15:12. Заголовок: - До Лацетти не боль..

- До Лацетти не больше 15 минут пешком. – Тень улыбки ровным, спокойным сиянием озаряло лицо молодой женщины, возвращая взгляду то оливковое тепло, которое Софи могла помнить по их редким встречам. – Да. Ческо… Гондольер. Я отпущу его. Пусть предупредит, что у меня гостья.
Вгляд вспыхнул золотистыми искрами в свете зажженного над дверью газового фонаря. Вспыхнул, чтобы снова беззвучно напомнить, как рада она произносить это «у меня гостья» и как рада снова и снова вглядываться в лицо Софи, чтобы еще раз убедиться, что гостья именно эта. Никакая другая. Не сон. Не морок. Не галлюцинация, вызванная пережитыми волнениями.
Солоноватый ветер – южный. С Адриатики. И мелодичный стук трости о мощеную мостовую.
- Мы успеем добраться до темноты.
Она привычно взяла Софи под руку. Такой естественный жест для гуляющих дам, нынче несколько затрудненный модой на широкие юбки на обручах. Всегда подозревала, что это заговор модельеров и моралистов, призванный удерживать кавалеров на должном расстоянии. А если уж и подходить поближе, то – гулять так гулять! - пусть это изобретение так и быть задирается сзади, под него как раз успеет проскользнуть парочка некрупных фавнов. Иначе в наш целомудренный век рационализма можно умереть от скуки в ожидании смены мод. Андреа проследила, как качнулся ее собственный кринолин, и отвела взгляд, спрятав смешок. Пока мысли о фавнах все еще посещаю эту головку, нет на свете такой беды, которую ее хозяйка не сможет пережить. И пусть мучительная пустота вернется через пару часов, но сейчас Андреа будет улыбаться так тепло, так искренне, как только сможет: постарается украсть у мира хоть толику беззаботности, которой так мало перепало на ее долю.
- Прости, что тебе приходится видеть меня такой. Без улыбки. – Золотистая лайка ее перчатки скользнула по рукаву мягким пожатием, предупреждая спутницу не перебивать, позволить ей говорить и не отказывать в возможности чувствовать себя виноватой – иначе она лишится цели. Призывая не объяснять того, что понятно обоим: вина не велика. - Я буду стараться. Теперь .Раз ты здесь. Раз есть кто-то, к то ее помнит. Раньше мне было не с чем сличить. Теперь ты сможешь сказать мне, когда она станет такой, как прежде.
Растроганный оливковый взгляд подернулся влажной дымкой.
- Тебе ведь не просто пришлось с этой тростью? – Андреа слегка кивнула на резной набалдашник. – Я всегда верила что улыбка – лучшее оружие, созданное для женщин. Знаешь, те солдаты, которым отнимают правую руку, учатся владеть саблей левой рукой. Те, кто не представляет себя без войны. Я не представляю. Я научусь. – Коротко кивнула, скорее давая обещание себе. Да и говорила все это больше себе. Порой свои мысли, нужно услышать произнесенными в слух, чтобы очистить их от примеси неуверенности и сомнений. – Ведь ты научилась. Я видела, как ты улыбалась сегодня. – Внезапно веселый взгляд: попалась! И вернула прежний серьезный тон. - Видела. Начнем тренировку сегодня. Скажи мне, когда получится достаточно хорошо. Идет?
Отпустив гондольера, мадам Араго вернулась к подруге, что бы увлечь ее в лабиринт узких улочек Сан-Марко. Андреа была даже рада говорить о маскараде. Софи деликатно предложила светлую тему, способную увлечь воображение подруги, уводя ее от грустных мыслей.
- Я приехала в середине февраля и застала лишь финал праздника. Но расскажу то, что успела услышать от Алонсо. Это тот самый поверенный в делах моего друга и его душеприказчик, которого я уже упоминала. Маскарад… Костюмы готовят загодя. Танцуют, поют и пьют вино прямо на улицах. Ближе к вечеру здесь совсем не пройти! - Мягкий жест, предлагает оценить расстояние от одной стены до другой: улочка и впрямь узкая. – Устраивают костюмированные балы и званные приемы. Насколько я поняла, основная забава в том, чтобы уровнять всех – аристократов и народ, старых и молодых, мужчин и женщин. Обменяться ролями. Запутаться. И запутавшись, разрешить себе то, чего не позволил бы себе в другой день. И не раскаяться. Свобода и тайна. Тайна и свобода.
Затуманенный, мечтательный взгляд. Она моргнула и улыбнулась Софи, словно пробуя, каково это, получается ли у нее прежняя улыбка.
- Я решила остаться до следующего. Не могу заставить себя вернуться во Францию. Надеюсь, через год я сумею изобрести достойную шалость. – Короткий смешок. – Я думаю. Фантазирую порой о времени масок. Это скрашивает время сумерек.
Андреа снова мягко сжала руку спутницы: сумерки всегда вызывали у нее смутную беспочвенную тревогу.
- Уже пора начинать готовиться. Костюмы так долго шить.- Подняла глаза. - В каком ты себя представляешь?

 Отправлено: 07.04.09 17:56. Заголовок: Пока Андреа отдавала..

Пока Андреа отдавала распоряжения, Софи окинула взглядом площадь. Совсем рядышком, 15 минут. А ведь могли не встретиться еще так долго. Почему она ни разу так и не предприняла попытки отыскать подругу? Не хотела мешать? Помешать... Она знала, что Энди была счастлива в браке. Этого было достаточно? Или она так и не смогла принять этого? Глядя на подругу, она вдруг поняла. Она не хотела найти Андреа, потому что пряталась сама от себя.
Теплый оливковый взгляд. Энди сама нашла ее. Судьба. София, с присущей ее имени мудростью, научилась не спорить с судьбой.
Рука Андреа на запястье и эти до невозможности огромные юбки. Как же Софи не любила нынешние платья. Оценив то, как должно быть вызывающе топорщатся их юбки она улыбнулась Андреа и поймала знакомых чертиков в ее взгляде. Как она скучала за этими искорками. Хотя сейчас все иначе. Но... Легкое давление пальцев на руку Софи и она чуть склонив голову молчит, вслушиваясь, и только левая рука крепче сжала резной набалдашник и трость чуть громче стукнула о мостовую.
- Я рада видеть тебя любой, Энди, ты же знаешь.
Софи тепло улыбнулась. Как объяснить подруге, что она никогда уже не будет прежней? Да и стоит ли? О таком не расскажешь.
Научилась... Софи смутилась под взглядом подруги. Та всегда была излишне проницательна. И прямо выражала свои мысли. Софи всегда завидовала этой смелости. Андреа все сходило с рук.
- Да, - улыбнулась, уходя от ответа, - Мне не легко пришлось с тростью. Я одинаково хорошо владею этим предметом обоими руками. Сознательно этому училась. Мне было не очень сложно, маленькой меня все переучивали, чтоб держала ложку в правой.
Софи снова вспыхнула, все же тяжело ей давалось то, чему ее подруга даже значения не придавала. Таким вот маленьким откровенностям...
- Скажу, милая, когда получится. Но быстрее ты и сама это почувствуешь. Андреа, мы с тобой еще так молоды. И мир до сих пор стелет дорогу нам под ноги.
Они шли и узкие улочки стали, словно немного шире. И дома не так нависали над головой. Вечернее солнце смягчало тени. И Софи впервые с момента приезда в Венецию, захотелось рассмотреть этот город. А услышав о ток, как говорит Энди о маскараде...
- Свобода и маски, говоришь... Как хорошо, что ты решила тут задержаться. Это просто судьба. На маскараде мы сможем вспомнить наши старые шалости и придумать массу новых, это точно.
Почувствовав, как сжались пальцы подруги на запястье, Софи подумала, что Энди всегда не любила темноту. Но они уже почти пересекли площадь.
- Мы ведь уже совсем рядом должны быть, Энди. Не стоит волноваться. А на счет амплуа. Если уж говорить о секретах и масках, то в мужском.
Софи вспыхнула, но выдержала взгляд и вскинутую бровь подруги.

 Отправлено: 07.04.09 20:53. Заголовок: - Мужской. Разве пло..

- Мужской. Разве плохо? – Легкое недоумение. – Очень удобно. И… да и в кого еще рядиться на Маскараде, если ты женщина? Пожелай я совсем уж не быть собой, я бы заказала костюм странствующего старика-хироманта.
Она упрямо по-девичьи кивнула. Скользнула рукой, которой опиралась о руку подруги, по ее рукаву к затянутой в перчатку кисти, мягко перевернула и, удерживая ее так, погладила большим пальцем ладонь, словно рассматривая линии. Потом накрыла ладонь Софи второй рукой, сплетая пальцы, как будто запечатывая прочитанное письмо и удерживала теперь ее кисть между своими ладонями. Нет, она не останавливалась, продолжала все так же неспешно идти рядом с француженкой.
- Знаешь, у тебя дар, - Андреа вскинула взгляд на спутницу, нежный и благодарный. До того она почти не смотрела на Софи. Все больше под ноги. Как в детстве, перешагивая раз за разом через три некрупных камня брусчатки, которой была вымощена улица. Но в этом она не признается. Это наивно-детское позволяло светской даме сохранять свежесть чувств и игру воображения. Как давно она это поняла?
- У тебя дар, Софи. Ты говоришь то, что я без того знаю. Кажется, знала всегда. Но пока ты не скажешь, я как будто не могу осознать, почувствовать, по-настоящему принять то, что, казалось бы, мне известно.
Она отняла руку, чтобы коснулась кружевной пелерины чуть выше сердца. Жест, многократно виденный Софи, бывший, похоже, для итальянки знаком какой-то особенной искренности, сердечностью.
- Как будто слова обретают подлинный смысл, лишь будучи произнесенными. А твой голос наполняет их какой-то особенной значимостью. Как заклинания. Записанные на бумаге, они не преображают мир, но стоит зачитать их вслух, что-то в мире меняется. Однако же произнесенные тем, у кого есть дар, они обретают свою подлинную силу.
Говорила она так просто, как будто забыла, что в Испании, Риме, Тоскане и Сардинии все еще действует инквизиция. С такой естественностью и такой убежденностью, будто нет на свете никакой другой правды. Вернула ладонь на сгиб руки Софии.
- Судьба? - Задумчиво. – Ты веришь в судьбу?

 Отправлено: 07.04.09 23:57. Заголовок: Софи рассмеялась. -..

Софи рассмеялась.
- Конечно не плохо. И действительно очень естественно для маскарада. Нужно будет заказать себе такой костюм.
Она продолжала все так же беззаботно улыбаться, стараясь нивелировать тот вызов в своих глазах, который удивил Андреа. Черт, почему я всегда так странно веду себя, когда она рядом. Где мое привычное самообладание?
А Энди словно специально расшатывала хрупкое равновесие в душе. Тепло ее пальцев ощущалось даже сквозь перчатки. Ее перчатки. Перчатки Софи. Это тепло обволакивало руку и касалось сердца. И укрытая сумерками Венеция для Софи становилась сказочным местом. Невозможно не любить то место, где испытываешь такие эмоции. И мадам Миллет первый раз вдохнула полной грудью. И выдохнула соленый воздух. Понимая, что приняла. Она благодарила провидение за то, что в Венеции оказалась ее подруга. Иначе ей было бы невыносимо сложно свыкнуться с необходимостью существовать здесь. Теперь все будет иначе. Даже если Энди уедет. Венеция для Софи останется вот такой – теплой, словно Андреа поймала ее в свои ладошки.
Их неспешная прогулка, этот душевный, казалось бы ничего не значащий разговор двух хороших подруг, которые давно не виделись, словно сливались с плеском воды в канале, с шепотом ветра между перилами мостов, с шорохом платьев немногочисленных прохожих.
Все это вдруг стало неотъемлемой частью жизни для Софии. Она счастливо улыбнулась.
- Моя смелая Энди. Кое кто, очень бы насторожился услышав то, как вольно ты обращаешься со словами.
Софи неуважительно фыркнула, показывая свое отношение к подобныи господам.
- Но со словами всегда так. Только тогда, когда мы их произносим, слова приобретают силу и ценность. Иначе – они мертвы. И не всем под силу их воскресить. Так же как и действия…
Они подходили к гостинице, которая была хорошо освещена фонарями и Софи остановилась, чуть удерживая Андреа, так чтобы остаться в тени.
Резко вогнав трость между камней, Софи накрыла второй рукой руки подруги и чуть их сжала. А потом, повинуясь внутреннему порыву, легонечко расцепила их и потянула на себя правую руку Энди. Слонилась и поцеловала центр ладони, на несколько секунд прижавшись к коже перчатки губами, а потом и щекой.
- Я верю в судьбу, Энди. Всегда верила.
Софи улыбнулась, выпрямилась и снова крепко обхватила набалдашник своей трости.