Отправлено: 18.10.08 12:46. Заголовок: Сандаловое бюро мадам Араго.

 Отправлено: 18.10.08 12:55. Заголовок: 1828-1832. Взрыв, нож и опиум. Две смерти и одни похороны.

23 марта 1828 Бомбей, Индия.
Дом генерал–губернатора индии, Графа Амгерст.
Баронесса и генерал-губернатор.

Полтора месяца здесь гостит единственный сын Графа, Уильям, Виконт Гомельсдаль.
Эти полтора месяца продолжается его роман с некой баронессой фон Фельдеке.
Барон фон Фельдеке погиб в Джакарте на о. Ява. 10 января 1826 в ходе Яванской войны.
После чего Баронесса приехала в Бомбей и жила довольно уединенно, почти не появляясь в свете до знакомства с Виконтом.

- Мой сын…Виконт Гомельсдаль не женится на баронессе фон Фельдеке. У него есть невеста. И потом… - Глаза генерал- губернатора полыхнули стужей. Голос стал тихим и проникновенным, сталью скользя по шее Андреа и свиваясь змеей вокруг сердца. – Что это Ваше Фельдеке? Я навел справки. Крошечное поселение, где толком ничего нет. Кроме огородов. У Вас нет ни гроша, кроме Вашего наследства, баронесса. Его хватит на свадебный экипаж. А уж кем Вы были до того, как стали фрау фон Фельдеке я так и не смог выяснить. Будущий граф Амгерст не женится на такой женщине, как Вы! Никогда.
Нынешний граф Амгерст по-военному развернулся на каблуках и направился к двери.
- Имею честь. – Обернулся он в дверях.
- Имеете. Ненадолго. – Девушка почти не дрожала. Клялась себе, что не дрожит. Будущая Виконтесса Гомельсдаль не может дрожать.
Граф изогнул бровь в притворном удивлении, но отпустил ручку двери.
- Вы смеете мне угрожать?
- Угрожать? Я дерзнула спасть Вашу честь, Ваше звание генерал-губернатор и Ваш титул Граф Амгерст, и титул Уильяма тоже. – На стол легла папка, которую она принесла с собой и все время разговора держала в руках. – Но Вы можете отказаться.
- Что это?
- Документы. Учредительные документы некой компании, торгующей английским оружием. Договора этой компании на аренду неких судов, которые – какое недоразумение! – считаются пиратскими согласно голландским законам. Письма, разъясняющие связь этой компании с Вашей персоной, и Британской империей в Вашем лице. Письма разъясняющие, как это оружие попадает в руки Яванских повстанцев. Повстанцев на голландском острове. – Рука скользнула по темной коже закрытой папки. – Англия пытается вернуть Яву? Это международный скандал, Граф.
Изумрудные грани острыми лезвиями скользили по лицу Генерал-губернатора.
- Но это копии. Возьмите их себе. Там есть и Ваши письма. Проверьте, не утеряны ли оригиналы. В таком случае, я Вам их верну. Вышлю из Англии. После свадьбы.
Но если до свадьбы со мной что-нибудь произойдет. Оригиналы отправятся в Амстердам. Верьте мне.
- Это шантаж, баронесса?
- Это предложение руки и сердца.
- И Вы решили сделать его мне? Вам не страшно?
- Вы убили моего мужа, Граф. Мне ничего не страшно.
Девушка развернулась и вышла из комнаты.


***

27 марта 1828 Бомбей, Индия.
Дом Баронессы фон Фельдеке.
Баронесса и капитан судна «Tramontana».

Утро. Бальтазар уже несколько дней ночует в ее спальне. Ночует, не значит спит. Спит он днем. Этот человек - некогда испанский дворянин, офицер, пират, преступник - несет службу. Эти несколько дней юнга пробует всю пищу, которая подается к столу.
Они ждут. Эти двое. Ждут решения генерал-губернатора. Сегодня последний день. Вечером Виконт Гомельсдаль возвращается на Альбион и зовет ее с собой. Но без благословения Андреа не поедет. Она намерена стать виконтессой Гомельсдаль.
С момента покушения Бальтазар запретил ей выходить из дома.
Андреа попросила у Уильяма несколько дней на раздумья. Но думать ей не о чем. Баронесса фон Фельдеке не станет содержанкой в доме человека, отец которого убил ее мужа. Никогда.

- Попробуем еще раз. В Лондоне тебе придется защищаться самой. А после того, как ты вернешь ему документы…
Кинжал играет в ловких пальцах, отвлекая внимание.
- Почему ты думаешь, что я их верну?
Стойка.
- Ты можешь стать Виконтессой, но долго ты ею не будешь.
Замах слева вверх.
- Мне хватит моего «недолго».
Женщина уворачивается и бьет сверху справа.
- Я постараюсь стать достойной невесткой.
Звон стали.
- Невесткой, достойной убийцы?
В сцепках она неумолимо проигрывает. Он несравнимо сильнее.
- Самой лучшей.
Отскакивает, разрывая захват гард.

В комнате возникает служанка с двумя конвертами. Гербовая бумага.
«Для меня будет удовольствием принять в семью…»
«Андреа, beloved, отец решился благословить…»

Ликующие изумрудные глаза смотрят в опустевшие черные.
- Бальтазар?… - растерянно.
- Я сделал это своими руками.

* * *

Да. Он сделал это своими руками.
Вокруг о. Ява, как вдоль побережья любой колонии, поставляющей ценные грузы в Старый свет снуют бесчисленные пиратские суда. Порой откупаться от них или нанимать в качестве охраны куда дешевле, чем восполнять потери и чинить корабли. Здесь, вдалеке от общества по-настоящему светского, капитаны таких судов нередко бывают в домах знатных колонизаторов на правах друзей и деловых партнеров. Одним из таких людей был Бальтазар Кинтана, испанец, наследник благородной фамилии, офицер, дезертир, и, наконец, пират. Погруженная в собственный семейный рай, баронесса фон Фельдеке никогда не заметила бы его деликатного внимания, столь несвойственного людям его рода занятий, если бы Барон не назвал его другом. Бальтазар бывал у них так часто, что его общество стало привычным, ежесекундно укрепляя хрупкое доверие девушки. После гибели Барона, капитан Кинтана проклинал Англию и Индийского генерал-губернатора. Так Андреа выпытала, что ее друг и несколько других судов были наняты некой индийской компанию для перевозки оружия яванским повстанцам. Оружие попадало на склады таинственной компании с английских складов в ведомстве генерал-губернатора Индии. В то время, если бы кто-то сказал Андреа, что ее супруга отнял сам дьявол, она решилась бы мстить дьяволу. Полагая поднять Андреа с колен из осколков ее счастья и дать ей пусть и жуткую, но цель к дальнейшему существованию – или имея более личные причины желать вывести девушку за грань закона – Бальтазар согласился помогать ей доказать вину Графа Амгерст. Они потратили почти 2 года на то, чтобы собрать достойные доказательства его участия в планах Англии вернуть себе Яву.
Да, он сделал все это своими руками.
Они рассчитывали лишь дискредитировать Графа.
Но полтора месяца назад в Бомбей приехал Виконт Гомельсдаль.
- Андреа, это слишком.
- Я хочу, чтобы он понял, что значит лишиться самого дорого человека. Я хочу, чтобы он почувствовал.
- Для этого нет нужды выходить замуж.
- Есть. Он будет знать, что я - мать его внуков, он будет знать, кто лишил его сына, он будет выплачивать мне содержание до конца своих дней и писать мне письма о делах на своих фабриках. Я ни на секунду не дам ему забыть, что он со мной сделал.
- Я не знал, что ты умеешь так ненавидеть.
- Он меня научил.
- Прошло два года, не пора ли простить.
- Не думаю, что когда-то сумею.

* * *
- Я сделал это своими руками.
- Ты сделал для меня больше, чем кто бы то ни было!
- Я надеялся, он откажет…
- Бальтазар…
- Я прошу простить меня, Донна. Это лишнее.
Идет к выходу.
- Ты думал… если он откажет…
- Думал, ты останешься. – Обернулся.- Со мной. Здесь. Будешь ждать меня. Здесь. На берегу. В Бомбее. Или на Яве, в Джакарте. Где захочешь.
- Я знаю. – Отвела глаза. – Я хотела бы. Хотела бы ждать тебя. Больше всего, что мне предстоит. Больше моей вендетты. Больше всего не свете я хотела бы ждать кого-то на берегу. А тебя больше, чем кого бы то ни было.
Испанец сгреб ее в охапку, словно хотел вжать, втолкнуть в себя девушку. Это не было похоже не объятие. Она не сопротивлялась. Это последний раз, когда она чувствует рядом что-то настолько похожее на опору. Последний - на следующие 2 года.
- Теперь я не посмею предлагать Вам выбор между английским виконтом и испанским пиратом.
- Я бы не сумела сделать тебя счастливым Бальтазар. Я не умею ждать на берегу. Хоть и хочу. Может, потом. Сейчас не умею. Но наш уговор остается в силе, и я буду писать тебе чаще, чем кому бы то ни было.
- По делу.
- И по делу тоже.

***
14 апреля 1832 Лондон, Англия
Дом Виконта и виконтессы Гомельсдаль.
Граф Амгерст и Виконтесса Гомельсдаль после церемонии похорон Виконта.

- Это ты!
- Это опиум.
- Это ты.
- Меня не было дома.
- Ты познакомила его с этой несчастной компанией!
- Знакомства Уильяма куда старше нашего супружества.
- Ты не препятствовала - не мешала, не запрещала, ты не остановила его.
- Я хотела, чтобы Уильям был счастлив. А он был счастлив только когда… Я хотела мира в семье. Я не смею запрещать супругу. Я не вольна выбирать ему друзей. Я не в ответе за то, как он проводит время. Я ничего не могла сделать. Я пыталась говорить. Но… посмотрите! Весь Лондон курит опиум! Я не могу противостоять всему Лондону!
- У баронессы фон Фельдеке противостоять получалось куда лучше, чем у виконтессы Гомельсдаль.
- Ваше обвинение бездоказательно.
- Доказательства я найду.

Доказательства непротивления злу насилием?

- До тех пор я не желаю слышать обвинений в свой адрес. Я потеряла мужа.
- С Вами это так часто случается, баронесса фон Фельдеке… Виконтесса Гомельсдать…

Удар. Да, это я! Я! Посмотри на меня! Смотри! Видишь? Это я! Я! Я убила твоего сына! Я лишила тебя самого дорогого человека на свете. Как ты однажды лишил меня. Это я! Посмотри на меня и запомни!

- Я скорблю вместе с Вами, дорогой свекор.

Титул учтивости – Вдовствующая Виконтесса, 2% чистой прибыли суконного производства в содержание и враг, которого от мести удерживает лишь папка с документами, которую он так никогда и не получил.

Больше ничего. Но хватит в приданное к этой улыбке.

 Отправлено: 18.10.08 16:33. Заголовок: 13. 02. 1842 Венеция..

13. 02. 1842 Венеция

Утренние визиты Алонсо всегда – всегда, mannaggia! – оборачивались неприятностями.
Особенно визиты, которые поверенный совершал до рассвета, кутаясь в теплый плащ, шагая, чуть сгорбившись, во влажной ночной дымке. Madame Араго чувствовала его приближение сквозь смутный предутренний сон, слышала плеск ледяной воды в канале, когда он оттолкнувшись от дна гондолы, ловко, совсем не по-стариковски, ступает на мощеный тротуар у дверей ее дома, как тянет вниз шнурок звонка, как недовольно ворчит Vonkje, стуча каблуками по лестнице, как… Mannaggia!
А ведь у нее были чудесные планы на день. Планы настолько чудесные, предвкушение настолько томительно, почти азартное, почти охотничье предвкушение… Сегодня она ожидает получить давно обещанный подарок! Новое развлечение, новую игрушку, новый предмет в коллекцию…
Собственно это предвкушение и сделало ее сон таким прозрачным, таким спутанным и сумбурным, что винить синьора Лонцальеза в том, что он грешит против всякого уважения, совершая столь ранние визиты, было бы заведомой ложью.
Женщина улыбнулась сквозь сон.

- Я узнаю, смогут ли меня принять. – Madame Араго сделала глоток кофе, и поправила пеньюар. Хорошо, что ее домашние наряды давно не будоражат воображение поверенного. – Так неудачно. В канун маскарада. В Palazzo Ducale все, верно, слишком сейчас заняты подготовкой. Если приглашение удастся получить, я отправлю к Вам слугу, и мы встретимся… У Дарио, полагаю.

Несколько часов спустя, она вертела в руках приглашение к Главе Управления уголовных дел. К двум.

* * *

Из залов Управления Законов и Управления уголовных дел можно попасть в коридор, который, ведет к мосту Вздохов, перекинутому через Дворцовый канал. По мосту проходят два коридора: верхний ведет в Новые Тюрьмы, а нижний возвращает Вас на этаж портика Дворца дожей.

Мост кажется бесконечным, даже если возвращаться из Пьомби в город. Каково это, когда солнце плавит свинцовую крышу? Пожалуй, летом Поцци обретают некую прелесть. Так что синьору нотариусу повезло оказаться в Пьомби именно сейчас.
Madonna mia, какая неосторожность! Пустая человеческая жадность. Теперь только после карнавала.

Женщина передернула плечами. Размышления о сырых казематах не добавляли радостного предвкушения. Как не добавляла его и необходимость давать взятки австрийцам за возможность посетить в Пьомби этого легкомысленного человека. Нет, мадам Араго куда более изобретательна по части эпитетов. Но то, что твориться в женской головке должно остаться достоянием хозяйки. И самое досадное, что ее, мадам Араго, дела здесь совершенно не при чем. Но бумаги стоит извлечь, в любом случае. Бывают ли излишние предосторожности?

Под сводами внешней галереи кафе Florian ее дожидался Алонсо. Милый, добрый, седой и бесконечно вежливый. Мадам Арго запахнула монтеле и осторожно извлекла записку из-за манжеты палевой лайковой перчатки.
Через несколько секунд, сжимая руки поверенного, она говорила одними губами:
- Записка к экономке и сейфовый код. Заберите наши документы. Сделайте это лично, пора масок так кстати. Теперь мы ничего не сможем для него сделать. До окончания карнавала.
Мужчина кивнул, извлекая записку из ее ладони.
- Не беспокойтесь, синьора, все остальное я могу уладить сам. Забудьте о делах. - Кажется, за последние 10 лет он не изменился. Любое дело – не женское дело. Верно, дорогой синьор поверенный, не женское. Нет на свете женских дел. Женщины существуют исключительно ради удовольствия. - При следующей встрече я хотел бы видеть, как Ваши глаза сияют предвкушением праздника.
Мадам Араго улыбнулась. Кто еще может позволить себе это доброе отеческое отношение?!

 Отправлено: 18.10.08 16:40. Заголовок: 24.03 1821 Неаполь ..

24.03 1821 Неаполь

23 марта австрийская армия заняла Неаполь.
Запах крови, пота, гниющей человеческой плоти. Спирта. Гул. Стоны. К вечеру второго бессонного дня кружится голова, мир вокруг подрагивает. Грязные руки в ссадинах хватают ее за юбку. Дергают или бессильно отпускают. Снова и снова с каждой койки. Словно она может помочь. Словно она может хоть что-то кроме того, чтобы дать им морфий. Даже морфий не всем. Она больше не плачет. Больше не страшно. Послушно идет между рядами коек. Спина врача перед ней расплывается, бережно заслоняя девушку от панорамы изувеченных тел. Андреа старается не отводить глаз от темного сюртука.
- Иди ко мне, девочка.
- Пусти. – Не узнала свой голос.
- Отстань от нее.
Спина ускользает, чтобы отцепить от ее подола очередную, обезумевшую от боли руку и толкает вперед себя, дальше от горячечного. Второй руки у того нет. Она помнит. Вторую отнимали вчера.
- Андреа, иди домой.
- Я останусь.
Еще несколько коек.
- Этому морфия. И иди.
То, что ждет ее дома, куда страшнее, но мужчина этого не знает. Знает только, что она устала.

 Отправлено: 18.10.08 16:45. Заголовок: 1822. Амстердам Агн..

1823. Амстердам

Агнесс и была той первый служанкой баронессы фон Фельдеке, заставшей ее за стиркой.

Совсем юная девушка, одетая скромно. Почти бедно. Закатанные рукава, влажный передник. Сгорбилась над тазом остывающей воды. Смахнула со лба влажную прядь, оставив на щеке несколько пузырьков пены. Приветливые оливковые глаза не смеют поверить, что теперь работу можно будет поделить.
- Вы с дороги, верно, устали. Хотите молока?

 Отправлено: 19.10.08 19:01. Заголовок: http://s49.radikal.r..

Helen Reddy - I'll be your candle on the water

Скрытый текст

I'll be your candle on the water, My love for you will always burn. I know your lost and drifting. But the clouds are lifting, Don't give up you have somewhere to turn. I'll be your candle on the water, Till every wave is warm and bright. My soul is there beside you. Let this candle guide you, soon you'll see a golden stream of light. A cold and freindless tide has found you, don't let the stormy darkness pull you down. I'll paint a ray of hope around you, circling the air lighted by a prayer. I'll be your candle on the water, this flame inside of me will grow. Keep holding on, you'll make it, Here's my hand so take it, look for me reaching out to show as sure as rivers flow, I'll never let you go, I'll never let you go, I'll never let you go.

 Отправлено: 19.10.08 20:18. Заголовок: 1821. Вена.

1821. Вена.

- Что это?
- Мандалина.
Ганс опустил музыкальный инструмент на кресло у кровати, на которой сидела девушка.
- Зачем?
- Хочу, чтобы ты научилась. Я нахожу это занятным. Ты, нет? Итальянка, играющая на мандолине. Так естественно.
- Я не хочу. У меня нет слуха.
- Я найму тебе учителя. Будешь петь ваши … Черт! Как вы их зовете?
Dicitencello a 'sta cumpagna vosta
ch'aggio perduto 'o suonno e 'a fantasia...
ch''a penzo sempe,
ch'è tutt''a vita mia...
I' nce 'o vvulesse dicere,
ma nun ce 'o ssaccio dí...

Он не понимает смысла, только повторяет звучание, много раз слышанное. На неаполитанском диалекте. С естественным немецким тоном, чуть резковатым. Она понимает слова, но смысл сейчас почти унизителен.

- Я не буду учиться. Я не хочу.
- Разве я спросил тебя о твоих желаниях? Я говорю, что это будет занятно.
- Как портрет?
- Да. Но иначе.

Потрет. Портрет висит в гостиной, где друзья Ганса собираются чуть не ежевечернее для игры в карты. Ганс – игрок. Неистовый, увлеченный фаталист. Почти безумец. Благо, состояние его отца позволяет ему такую роскошь.
На портрете девушка. Юная. Хрупкая. Ослепительно белая кожа и блестящие каштановые локоны. Черная полумаска. И больше ничего. Он находит это забавным. Итальянка в полумаске. Так естественно.
И каждый раз, входя в гостиную, чтобы приветствовать его гостей, Андреа вынуждена смотреть на собственное отражение в золоченой раме и теряться в догадках, кому из них Ганс уже похвастался, а кто может только уловить отчаянное сходство в мягкой, упоительной линии губ, твердом маленьком подбородке, в очертании хрупких ключиц и изящных запястьях.
Каждый вечер мучительно ощупывая взглядом лица гостей она гадает, кто из них уже осознал всю глубину ее падения. Нет на свете ничего более унизительного, чем эта ежевечерняя встреча с самой собой. Пока нет.

 Отправлено: 04.04.09 14:51. Заголовок: 11. 04. 1832. 20:00...

11. 04. 1832. 20:00. Шоколадница.

Укороченные с боков пряди завиты в крупные локоны над висками. Длинные каштановые волосы сзади подняты наверх и на темени уложены в изящный шиньон. Высокая прическа и спущенные рукава открывают плавную линию плеч, изгиб шеи, хрупкость ключиц и подчеркивают ту мелодичную грацию, с которой незнакомка поворачивает голову, отчего огни свечей закипают на изумрудных подвесках. Дама молода - ей сложно дать больше 25-ти - грустна и изумительно хорошо одета. Но это не дань тратам на портного и привычке выписывать из Парижа модные гравюры. Пышные рукава буф подчеркивают плавные жесты, которыми она сопровождает речь; а изгиб приталенного лифа, переходящий в волны янтарного шелка, аккуратно уложенные поверх кринолина, очерчивает стройный, почти юношеский и одновременно удивительно женственный силуэт; укороченная юбка, демонстрирующая край белых чулок, лишь подчеркивает изящество щиколотки, уводя наблюдателя мыслями к тому, о чем ему не следует думать, созерцая молодую женщину за столиком недавно открытого кафе. Она изумительно хорошо одета, потому что наблюдатель не сможет вспомнить ее костюма. Только силуэт и взгляд, очертание губ. И она одна. Одна, хоть это и противоречит всяким правилам. Но почтенного вида синьор, говоривший с ней, вышел несколько минут назад и, кажется, - впрочем, наблюдатель может судить лишь по мягким ее движениям и выражению лица; слов не слышно - дама отказалась от его предложения проводить ее хотя бы до гондолы. Зачем возвращаться в Лацетти? Поздние апрельские сумерки. И еще можно неспешно пересечь Сан-Марко, пройти вдоль набережной, отодвинуть момент, когда двери дома закроются за ее спиной, отрезав от сонного города и оставляя наедине с воспоминаниями о тех, кто так неожиданно и так жестоко оставил ее в одиночестве, от которого – она успела поверить! – ей почти удалось спастись. Дама кажется, печальной. Фарфоровая чашечка перед ней давно опустела. Но она, вероятно, этого не замечает, как не замечает и того, что осталась последней посетительницей. Ее взгляд скользит через площадь к белым колоннам дворца Дожей за витриной Шоколадницы.

 Отправлено: 04.04.09 21:47. Заголовок: Этот запах… Она нико..

Этот запах… Она никогда к нему не привыкнет… никогда… Уже почти два года… София подняла глаза и окинула взглядом хрупкую фигуру подруги. Пожалуй, еще чуть–чуть и можно будет подойти. Руки привычно выполняли заученные до автоматизма действия. Нежно обнять всеми пальцами конфету – очередной шедевр – Софи не скупилась, щедро расплачиваясь за рецепты. Обернуть шелком или золотой фольгой, и отправить к сестрам. Она не жалела своих ночей, пробуя, смешивая и получая результат. Она любила. Любила этот горький вкус, который растворялся в меду, патоке, ванили, корице и остром перце. Она любила этот запах, который возбуждал и успокаивал одновременно. Она любила шоколад. И он отвечал ей взаимностью. Но Венеция… Эти каналы… Запахи жизни тысяч людей, у которых только что и есть, так только эти каналы… Запах города мучил ее… Но она справится. Она точно это знала. Если она смогла выжить два года назад, она переживет все. Эта мысль помогала ей вдыхать и выдыхать. Рука невольно коснулась медальона. Прости отец. Не уберегла внучку. Софи не позволила мыслям изменить выражение на своем лице. Только на секунду прикрыла глаза.
Энди… Софи закончила готовить, то что хотела предложить сейчас подруге. Наверняка та будет возмущена. Но это и к лучшему. Сейчас ни кто не увидит. И они смогут спокойно поговорить. София прослеживает за взглядом Андреа. Дожи… Хм… Почему она чувствовала в себе силы невероятные, глядя на этот точенный профиль? Не сомневалась, что справится? Снова ресницы прикрывают глаза и перед внутренним взором первая встреча в Париже на балу. Все… Не вспоминаю. Не думаю. Спрашиваю и помогаю. Буду рядом. Энди. Точка. Рука дрожит. Шоколад из фарфоровой чашечки проливается на лаковую поверхность стойки. Софи улыбается и смахивает каплю. Вытерла точку, да? Не ставится?
Несколько легких шагов. Шорох тяжелого шелка. Скрип подвигаемого кресла. Стук чашки. Выдох и касание к запястью девушки. Тишина. Вдох. И на выдохе, голосу не дрожать.
- Андреа?

 Отправлено: 04.04.09 23:31. Заголовок: Печальный изумрудный..

Печальный изумрудный взгляд был все так же прикован к площади. А мысли были теперь так далеко… так давно от сюда, что дама не обратила никакого внимания на подошедшую. Кто она? Официантка? Заказывали ли Андреа еще чашку шоколада? Или это сделал синьор Лонцальеза? Андреа только кивнула, не поднимая взгляд, и пригубила напиток. Можно было еще на какое-то время отсрочить необходимость выходить в наступающий вечер, открывать двери, закрывать двери, ступать по каменной кладке, уложив на сгиб руки ненужный уже, декоративный теперь зонтик, призванный защищать ее от скрывшегося дневного солнца, слушать плеск весел во воду канала, открывать двери, закрывать двери. Обжигающая горечь опалила губы, жарко лизнула небо и сжала горло пульсирующим горячим кольцом. Андреа задохнулась. Знай она, что в кафе нет никого, кроме нее и очевидной виновницы происшествия, она бы позволила себе закашляться. Прерывисто дыша, дама вскинула голову, и на лице ее было ни с чем несравнимое выражение: ярость, вызов, непонимание. В глазах стояли слезы. Слезы, которые еще пару минут назад готовы были беззвучно оставить блестящие дорожки на ее щеках, словно жертву на алтаре ее памяти, теперь замерли и гневно дрожали в свете горящих на столе свеч, придавая взгляду почти демоническую отчаянность.
Каенский перец!
Взгляд бросился вверх - от изящных ладоней; вверх, по темному шелку; вверх, к каштановым локонам; вверх, вверх – к губам, хранившим таинственную улыбку; к глазам, знакомым и незнакомы, глубоким, темным и сияющим - отраженным ли, внутренним ли светом…
- Софи!
Коротко. На выдохе. На выдохе все еще невозможном, потому что невозможен вдох. Чуть хрипло.
- Софи.
Кротко. Нежно. Позволяя себе, наконец, задохнуться и закашляться.
- Софи…
Недоверчиво. Прижав к губам платок. Опустив его безвольно. Бессильно опершись о край стола. Не отпуская – боясь отпустить – взглядом свою находку. Неожиданную. Радостную. Желанную.
Последнее письмо Андреа написала два месяца назад. Сообщила, что в Венеции умер ее близкий друг, но ей не хотелось бы, чтобы Тома решил сопровождать ее в поездке, потому она назвала это путешествием по Италии. Маленькие женские хитрости. Маленькие женские тайны. Последние полтора месяца – с того дня, как ей сообщили о гибели Тома – она не писала писем. Не писала ни одного. Не могла. Боялась вылить свое отчаяние чернильными пятнами на белую бумагу. Боялась, что не сможет начать, найти слов… Или боялась, что сможет их найти? Боялась не остановиться.
Софи, встреченная однажды в Париже и виденная потом лишь несколько раз, стала для Андреа, живущей в Лилле, скорее, другом по переписке. Но другом дорогим и доверительным. Хранительница многих тайн, она могла хоть с кем-то не надолго разделить бремя своей памяти, но не смогла приехать, когда погибла семья Софи. Вина? Письма не возьмут за руку и не обнимут за плечи. Вина. И так понятное сейчас горе.
Но теперь она смеялась. Смеялась и плакала. От удушья, от неожиданности, от радости и испуга.
- Ты… - Андреа задохнулась словами, взяла женщину за руки, мягко, трепетно сжав теплые пальцы, - …ты решила меня отравить?
В голосе не было ни упрека, ни иронии. Искрений - удивительно искренний - вопрос.

 Отправлено: 05.04.09 01:24. Заголовок: Я… Рука так и не убр..

Я… Рука так и не убрана с запястья. Такая маленькая вольность. Компенсация. Совсем незначительная, за все это время молчания. За каждый день не полученных весточек. А Софи так нуждалась в этих словах. Но этого ни кто и никогда не узнает. Маленький секрет, мокрый и с алыми пятнами на груди… Она ждала этой реакции от Энди. Слишком хорошо она изучила то, как реагируют люди на удовольствие и раздражение. А на удовольствие на грани? Где она эта грань? У каждого своя?
Вот они… Милая, ты потеряла. Я потеряла. Что еще нужно для слез. Нам? Многое… И я даю тебе часть от этого. Не когда одна и в подушку. А когда чувства обрываются, когда нельзя. Когда айсберг понимает, что после падения глыбы с его вершины, поднимется цунами. Как время понимает, что секунда выпавшая из внимания, влечет за собой века событий. Как… И Софи теряется в глазах полных слез, в слезах, что горят словно изумруды. В удивлении, в гневе, в решительности, в… В этом ломанном жесте от локтя, когда рука опирается о край стола. Софи видит. Каждую букву на пахнущих парфюмом листах… Каждую запятую, слезой не сорвавшуюся с ресниц, каждую точку в отблеске вечернего венецианского солнца в ее глазах. Софии так скучала. Разве возможно? Разве возможно скучать так? Так словно знаешь человека настолько хорошо, что без весточки от него начинаешь задыхаться. Софии до сих пор побоялась признаться себе, что только злость на Андреа помогла ей пережить горе потери родных. Воспоминания о ней. Ненависть. Злость. Замирание. Понимание. Осознание. Кайенский перец. Как месть. Как помощь. Как возможность пройти всё сразу, за один глоток. Как возможность увидеть как… Как нальются ее губы после поцелуя…
А ее рука так давно удерживает твои пальцы. И твоим пальцам холодно и они горят не хуже, чем если их окунуть в тот же кайенский перец. Свежий, лопающийся, истекающий соком, тягучими каплями на гладких боках…
- Андреа… - Переждав приступ кашля и слез.
- Андреа, прости меня, - залюбовавшись заалевшими губами и скулами.
- Андреа, - глядя в глаза и не отводя взгляда. Принимая все. И немедленный уход с презрением в изящном развороте плеч и искренность в голосе искушенной дамы. Не позволяя эмоциям вырваться и сохраняя хладнокровие.
- Андреа, - пауза и вдох, - я так рада тебя видеть.

 Отправлено: 05.04.09 16:59. Заголовок: И она смотрит. И гла..

И она смотрит. И глаза у нее такие… Спелые, налитые до черноты вишни и теплый янтарь. Влажные бликами и отраженными огнями свечей. И кажется, можно броситься в эту темную глубину, и упасть, словно с края отрыва в бездонную звездную пропасть ее зрачков… Упасть и падать бесконечно, так никогда и не достигнув дна. Так, как можно падать в ночное небо, запрокинув голову. Позволить обрушившейся темноте вымыть, выветрить до последней все горести, тревоги все и печали, мысли все, все чувства, разрушить до основания, стереть в порошок – опустошить душу. Опустошить и наполнить. Позволить этому взгляду растворить себя и позволить себе в нем раствориться. Прости меня. Прости меня. Прости. Прости и прими меня. Прими снова. Новой и другой. Такой, какая я теперь – измученная, изломанная, отчаянная, лишенная всяких сил, смыла и воли. Нужна ли я тебе такой? Нужна ли тебе, когда сама себе не нужна. Когда не вижу, не слышу, не чувствую ни себя, ни тебя, ни мира, ни робкого апрельского солнца, ни тайны туманных сумерек, ни томного лунного света.
Нет. Тебя я чувствую. Чувствую ожогом кайенского перца на губах, сбившимся дыханием, теплым пожатием нежных пальцев; выпивающим, испытывающим душу взглядом – чувствую тебя. Не отпускай. Не гони. Не оставляй меня. Теперь, когда я почувствовала себя живой. Впервые за столько дней, за столько ночей. Впервые в море песка, утекающего сквозь часы моей жизни эти два месяца. Теперь, когда я вижу единственное в этом городе знакомее лицо. Не отвернись от меня.
Больная отчаянная мольба, внезапно вспыхнувшая в наполненных слезами глазах. Словно раньше, до этого «я рада», Андреа так и не сумела поверить в существование Софи. А теперь обретя ее так внезапно, испугалась потерять. Сжала пальцы подруги. И неожиданно – словно стоило позволить себе верить глазам и прикосновениям – отступила назад, уступая Софи свое место на диванчике, и опустилась на подушки чуть дальше. Безвольно, устало. Тихо. Не заботясь больше о том, как лягут волны широкой юбки. Не отрывая взгляда, не отпуская ее темных бездонных глаз. Не отпуская ее рук. Мягко потянула к себе, словно приглашая присесть рядом. Но вслух сказала только:
- Тома погиб.
Почти беззвучно. Движение губ. Исчерпывающе. Как будто эти два слова объясняют все: пустой взгляд сквозь стекло витрины, замершие в глазах слезы, безупречный туалет, выбившийся из прически, лизнувший лопатку локон, ненужный летний зонтик, немую мольбу. Впервые произнесла это вслух и словно впервые услышала сама. Впервые вынуждена поверить, признать, принять свою потерю, свое одиночество. Судорожно вздохнула, чудом не сорвавшись на всхлип.

 Отправлено: 05.04.09 23:18. Заголовок: Я знаю… Она так этог..

Я знаю… Она так этого и не сказала. Только выполнила невысказанную просьбу, подчинилась и опустилась рядом. Не отпуская руки. Не отводя взгляда. Понимая, что только что произнесла Энди. И что произнесла она это не для Софи, а для себя. Софи легонько стиснула пальцы подруги, показывая, что слышит. И чуть кивнула головой, подчеркивая понимание и скорбь.
Слишком свежи были собственные воспоминания. Слишком хорошо она понимала, что чувствует эта маленькая, сильная женщина. Таким, как она всегда сложнее всего. От себя не убежишь.
Рука потянулась, коснулась локона. София пропустила шелк волос сквозь свои пальцы и восстановила порядок в прическе Андреа. Медленно опустила руку, почувствовав кончиками пальцев тепло кожи на открытых плечах. Она молчала. Говорить тут следовало не ей. Пока не ей.
Не нужно цепляться за меня, словно ты не справишься. Я же знаю. Я просто вижу. Плечи Софи расслабились, она позволила себе чуть откинуться на спинку дивана. Расслабить мышцы лица. Легонько дрогнуть уголками губ – нет не улыбка, тепло. Море тепла в глазах.
- Хорошо, что мы встретились, - вдохнула и добавила просто и без церемоний, - Я нужна сейчас тебе. А мне нужны наши беседы и неспешные прогулки. А еще твоя улыбка.
Софи касается рукой своего лифа и протягивает Андреа душистый, белоснежный, батистовый платок.
- Ты дышишь. Значит это тебя не убило. Прими себя новую, родная, и будем жить дальше.
Софии говорила чуть слышно, понимая, что переходит все мыслимые границы допустимых приличий. Но это же Андреа. Подруга. Зеленые глаза, смех и шалости. Пусть мы потеряли друг друга. Но видимо у провидения свои планы на наш с тобой счет. Софи пригубила свою порцию обжигающего шоколада и кончиком языка провела по вспыхнувшим губам.
- Я думаю тебе придется по вкусу такой вкус шоколада. Неожиданный.
София позволила себе улыбку. Ее всегда поражало умение Энди контролировать себя. И всегда хотелось ее растормошить, сорвать маску и посмотреть в глаза чему? Еще один глоток шоколада. Этот вкус так похож на тебя, Энди.
- Как ты? Я могу закрыть заведение, и нам ни кто не помешает, если ты захочешь остаться тут. Но если ты спешишь, я с удовольствием составлю тебе компанию по дороге до твоего дома. Вечер сегодня должен быть чудесным.

 Отправлено: 06.04.09 12:45. Заголовок: Она отстраняется, но..

Она отстраняется, но не покидает. Она остается мягким присутствием, почти физически ощутимым. Как первое утреннее тепло, наполняющее предрассветные сумерки.
Андреа было трудно спать в этом новом чужом городе, ночные всплески весело за приоткрытым окном, журчание, шорохи, тени, призраки, воспоминания. Здесь в Венеции, она часто вставала до рассвета, чтобы пить горьковатый чай на террасе - терпкий на вкус, но источающий удивительно нежный аромат жасмина. Там, на террасе, между сном и явью, между тьмой и светом, ее ожидало ежедневное чудо первого луча, самого раннего, робкого, воровато крадущегося между витыми столбиками балюстрады, скользящего по мозаичной плитке, смелее, выше, по белой кружевной скатерти, по краю фарфоровой чашки, быстрее, быстрее – как будто он и впрямь ждал эту одинокую даму весь день и всю ночь, ждал, в неуверенности, придет ли она встречать его на террасу, позволит ли лизнут душистый чай солнечным языком, коснуться пальцев и дерзко, теперь уже уверившись в том, что ему рады, взбежать по бледной коже, утонуть в пышном рукаве домашнего платья, счастливо броситься в лицо, зажечь взгляд золотистыми искрами и, наконец, упокоено, удовлетворенно зарыться в темные волосы, чтобы стечь с тугих локонов янтарными каплями и исчезнуть до следующего утра, приводя за собой мягкую волну наливающегося теплом утра. Ожидание этого простого чуда позволяло Андреа проживать следующий день и следующую ночь – до их новой встречи. Тонкий батистовый платок, неожиданно яркий в своей кипенной белизне и золотистый в свете свеч коснулся пальцев, подарив внезапную вспышку-воспоминание. Память об этом утреннем чуде. Сжимаемый в пальцах отрез света. И теплое присутствие обещающее новое начало. Сложив ладони лодочкой, словно желая удержать в них текучий свет, вдохнуть его, выпить, она прикрыла ими лицо, все еще глядя на Софи. Казалось, Мадам Араго сейчас отчаяно, больно разрыдается или совсем беззвучно поведет плечами, отвернувшись и склонив голову, чтобы Софи не нужно было… не пришлось видеть ее такой… такой не похожей на даму, к которой она привыкла в Париже – искрящуюся весельем вальса, вспыхнувшую азартом скачек или идущую рядом по тисовой аллее, излучая спокойное умиротворяющее сияние. Их немногочисленные короткие встречи яркими картинкам пробежали перед внутренним взором. Андреа вдохнула теплый сладостный запах - шоколада, весны, парфюма, кайенского перца и собственный тонкий, едва уловимый аромат Софи. Нежный, пленительный, аромат женщины, который никогда не спутать с мужским. Тоже терпкий и пряный, но несравнимый. Никогда не сравнимый. Другой. В жизни Мадам Араго было так немного женщин, запах которых она могла бы запомнить. Мать, общества которой, она так рано лишилась. Синьора Лацетти, воспитание которой никогда не допускало для девочки лишней ласки. Несколько знакомых. Жизнь Андреа была слишком беспокойной, ее мысли слишком темными, чтобы она и впрямь могла позволить себе подругу. Как удалось Софи подойти так близко, тронуть, но ни разу не проявить отсутствия деликатности, которое заставляет отшатнуться, отступить назад?
Вдохнула и опустила ресницы, погружаясь в умиротворяющий аромат. Так удивительно. Словно Софи могла быть ей матерью, дочерью, сестрой и подругой. Удивительно то, что именно так Андреа думала о мужчинах, которых любила: он мог бы быть моим сыном, отцом, братом или другом – мое отношение осталось бы прежним. Удивительно, что в самый темный момент ее жизни, подаренное этой спокойной француженкой сияние стерло грань, поставило под сомнение условность и будто указало выход, неясное, смутное новое ощущение, пробудившееся пока как неуловимое любопытство, еще не явное, не похожее на требовательную жажду познания, свойственную юности, еще слишком слабое на фоне других смешанных чувств, но острое, неожиданное, как обжегший губы перец, встряхнувшее, позволяющее увидеть новый смысл в каждом будущем дне.
Отняла от лица платок.
- О.
Выдох. И изумленные сияющие глаза: плачущие и смеющиеся, слишком пораженные всей этой короткой сценой, что бы отчаянную смесь чувств в этом взгляд можно было понять, как невозможно порой определить, какие ноты составляют парфюмерную композицию. Восторженность, опьянение, отрешенность.
Шелест кринолинов. Дрожь бликов в тугих прядях. Плавное движение. Такое естественной в своей искренности и от того такое невозможное ни в какой другой более светский момент. Объятие. Теплые ладони сомкнулись на плече француженки. Мадам Араго опустила голову, упершись лбом в изгиб шеи и только устало покачала головой, отчего завитые локоны щекотно скользнули по груди Софи. Тихий глубокий вздох. Будь сейчас моей матерью и сестрой. А когда мы выйдем, сможем уже быть друг другу детьми и подругами – несколько минут беззаботности отсюда до Лацетти. Отпустила, скользнула ладонями от плеч по рукавам и снова сжала кончики пальцев, все так же удерживая платок.
- Чудесный вечер. – Сморит в лицо так спокойно и открыто, но как будто она не вполне может разобрать сейчас, что явь, а что и впрямь часть этого чуда. - Чудесный.
Глоток кофе - отпустить, отвернуться – чтобы восстановить равновесие, попытаться разобрать, что случилось.
- Да. Хочу. – Теплый смешок собственной непоследовательности. – Да, если тебе удобно сейчас закрывать. Mon Dieu! Что я говорю? Это… - взгляд в зал, словно она впервые его видит. Теперь Андреа говорит так быстро, будто боится, что Софи исчезнет прежде, чем она успеет все рассказать. – Это твое? Если бы я только знала, что ты в Венеции! Как много легче мне было бы здесь, знай я, что смогу тебя видеть. Да. Если ты не против. Мы могли бы пройти до Лацетти. Это совсем недалеко. И палаццо замечательно хорош! Все здесь так необычно. Эти каналы. Эти их лодки. Хочешь остаться на ужин? О! Останови меня. – Виноватая улыбка. – Милая, добрая моя Софи. Останови меня. Это оттого лишь, что я слишком рада тебя видеть. Здесь и сейчас. Слишком рада.
Она снова качает головой и как будто не может решить, что делать теперь со всем этим внезапным многообразием смыслов.

 Отправлено: 06.04.09 14:47. Заголовок: Софи улыбалась. Глаз..

Софи улыбалась. Глазами. Улыбалась душой. Чуть сжала губы и от этого ноздри расширились, и щеки девушки вспыхнули и благодарение богу, что в салоне приглушенный свет. Платок, согретый ее теплом. В руках. У лица. Пятном света. Почему у Софи именно такое ощущение? Хочется коснуться локтя, хочется не отпустить взгляда, хочется… Бойтесь своих сокровенных желаний…
София ошеломленно смотрит в окно поверх плеча подруги и ничего не видит. Только чувствует. И понимает, что забыла дышать. Аккуратный, но рваный выдох, он трогает выбившиеся прядки на шее Андреа и у Софии сжимается сердце. Ее голова на плече, ее дыхание касается груди. Ее запах кружит голову. Софи отчаянно пытается взять себя в руки. И ей это удается. Она вдыхает уже значительно ровнее и скользнув пальцами по волосам на затылке, едва их потревожив, опускает ладонь на лопатки Андреа, позволив большому пальцу задержаться на грани выреза платья и почувствовать тепло ее тела. Она легонько прижимает Андреа к себе и замирает. Время тянется как патока, и сердце бьется уже где-то в горле. Софии кажется, что его стук слышен всему миру. От ладоней на плечах расходится жар, он течет вслед за пальцами, скользящими по рукам и Софи понимает насколько холодные кончики ее пальцев.
Софи счастлива - она может с улыбкой встретить взгляд подруги. Она понимает, что лишний повод для тревоги – это совсем не то, что ей сейчас нужно. Андреа пригубливает кофе и Софии просто пережидает несколько минут, дает подруге прийти в себя.
А затем смеется заливистым смехом, словно ничего и не было.
- Да, милая это мой салон. И твое «хочу» самое приятное слово, которое я слышу за время своего пребывания в Венеции. Я совсем недавно здесь. Почти никого толком не знаю. Как и саму Венецию.
Софи хмыкнула.
- Ты же знаешь, эти правила… Я бы с удовольствием гуляла одна. Но… Так что ты не представляешь, как я рада встретить тебя. Ты покажешь мне, что тебе нравится тут? Если честно я не нахожу прелести в запахе местных каналов.
Софи допила свой шоколад и встала.
- И я даже не подумаю тебя останавливать. Погоди минутку.
Зашла за стойку и сложила в шелковый мешочек конфеты из разных коробок и ваз. Взяла трость и небольшой расшитый шелком мешочек с деньгами.
- Я готова. О…
Улыбнулась взгляду подруги на трость.
- Я просто ни как не могу привыкнуть к гондолам и гондольерам. Не люблю когда меня касаются чужие мужские руки. Вот и выхожу из гондолы, опираясь на трость.
Потом нажала, но одной ей известную завитушку на набалдашнике трости и чуть оголила лезвие стилета. Она была уверена, что Андреа оценит.
- Одинокой женщине нужно уметь защитить себя, не правда ли? Что ж. Теперь мы можем идти, если ты готова.

 Отправлено: 06.04.09 16:31. Заголовок: Софи смеется. Смеетс..

Софи смеется. Смеется так хорошо. Так тепло. Так бархатно. Невольно заставляя Андреа вспоминать прогулку по Елисейским полям. Это было безумно модно! Открытая спортивная коляска, легкая и маневренная, без козел, так что править можно со своего места. Извозчик и лакей следуют верхом. Дамы шалят, стараясь сохранять вид чопорный и таинственный. Что в общем-то нехитро под вуалью. Андреа недурно правит. Время от времени предлагая Софи вожжи. Но экипаж все же принадлежит Тома, да и не след. Однако мсье Араго в Лилле. А ей хочется… очень хочется попробовать. Хотя бы потому что это нельзя, потому что против заведенного порядка. Бульвар остается позади, и они въезжают в Тюильрийский сад. Сейчас здесь почти безлюдно, и Софи может смеяться в свое удовольствие. Андреа запомнила, как с вязов, медленно кружась в пронизанном солнцем воздухе, опускались на газон за спиной подруги охряные листья. Это плавное кружение и этот теплый смех навсегда слились в ее памяти в удивительную гармонию общей радостной тайны, изумительной свободы, детского удовольствия от шалости и одновременно осознания риска испортить репутацию семьи..
Которой в нее больше нет…
Внезапное осознание будит, выводит из секундного забытья. Хозяйка шоколадницы вышла из-за стойки. С тростью? И предупредив первый порыв Андреа спросить, здорова ли Софи, металлический звук заставляет ее замереть и слегка отпрянуть. Неожиданно. Неожиданно, не потому что эта трость и это лезвие хоть сколько-нибудь противоречат образу француженки. Нет. Как это не удивительно, нет. Отшатнуться ее заставило это молчаливое «Я смогу тебя защитить», скорее свойственно мужчинам, очевидное и неявное, в манере, в жестах, в движениях. Отшатнуться и потянуться – с ее вечным любопытством ко всему опасному. Да и слабостью к холодному оружию.
Мадам Араго одела перчатки, подхватила зонт и встала.
- Я могу посмотреть? – Тоном ценителя - взвешено и восхищенно, с почти детской завистью. – Изумительно! Мадам Миллет исключительно разумна и дальновидна! А кроме прочего, обаятельна и опасна. – Слегка поддразнила. И устало отвела взгляд. – Я почти не выхожу здесь. А если и оказываюсь на улице то с поверенным. А он, кажется, ветеран. Признаться, пока я сама его побаиваюсь. – Коротко улыбнулась. – Сегодня мне счастливо удалось от него избавиться под предлогом того, что у набережной меня ждет гондола, а здесь только пара шагов. Но если ты хочешь пройтись, я отпущу Ческо. Когда женщины пересекли зал, и Софи остановилась, чтобы запереть дверь, Андреа подняла взгляд на вывеску.
- Совсем новое место. И очень модное! – Улыбнулась . – Блестящее начало! Мне уже несколько раз говорили о твоем детище за последнюю пару недель. Но… объясни?
Не закончила, в надежде, что будет понята без слов, как это обычно бывает между людьми привыкшими много говорить, пусть и в эпистолярной форме.
Объясни, почему ты здесь? Здесь, где никого не знаешь? Здесь, где тебе не приятен дух цветущих каналов и не нравится местный транспорт… Зачем здесь? Разве здесь сейчас удачный рынок? В деловой конъюнктуре Венеции Мадам Араго еще не вполне успела разобраться. Кажется, туризм – единственное, что здесь процветает. Но разве не лучше было остаться в сказочном, полном друзей Париже? И почему шоколадница? Ведь не ради денег. Софи вовсе не нуждалась в деньгах. Да и не делилась планами открыть кофе-кондитерскую…
- Это так неожиданно. Даже для тебя.

 Отправлено: 06.04.09 19:17. Заголовок: София не сомневалась..

София не сомневалась, что Андреа понравится трость. Эта ее страсть к холодному оружию. Ее всегда восхищала жажда жизни, бившая через край в хрупкой девушке. Энди всегда нужно было попробовать и если не научиться, то прочувствовать и пережить. Ее притягивала опасность и новизна. Сама же София была немного другого толка. Она привыкла практически смотреть на вещи и саму жизнь и увлекалась вся без остатка, только когда понимала, зачем она это делает и какой получит результат. Вот так и с этой тростью. Уроки обращения со стилетом, упорно и до автоматизма. И ее хрупкое запястье помнит идеальный угол поражения на смерть и нет. Она знает, понимает, спокойна и уверена в себе. И только Энди, эта маленькая девчушка заставляла ее забывать о практичности и смысле. С ней было просто хорошо. С ней было просто…
Софи выбирала эту трость, думая о Энди. И сейчас впитывая реакцию девушки, понимала, что не ошиблась в выборе.
- Опасна? Только не для тебя, милая. Поверенный? Так вот кто этот седовласый джентльмен.
- Ты знаешь. Я не прочь бы немного пройтись. Ты можешь сказать своему э… Ческо? Так? Чтоб он встретил нас… Ну не знаю…
Она с надеждой посмотрела на Андреа.
- Так, чтоб мы прогулялись, не устали и добрались до твоего дома.
На улице их лиц коснулся соленый и влажный ветерок. Софи повела плечами. Она все еще не могла привыкнуть. Она любила бескрайнюю степь, дремучий лес, пшеничное поле, сладко пахнущее солнцем. А тут… Город на воде…
Софи была готова к вопросу подруги. Уж очень хорошо они чувствовали друг друга. И в тоже время абсолютно не готова. Она не знала, как рассказать подруге о том, что ей придется пережить. Пережить, когда теряешь семью. Теряешь смысл жизни. Теряешься. Как долго и мучительно выкарабкиваться из собственного отчаянья. Как в голову приходят дурные мысли. Как ты боишься бога и просто боишься. Как начинаешь ненавидеть друзей, которые не понимают. Как теряешь их, выстроив стену. Как в один прекрасный момент понимаешь, что же произошло и что теперь все уже иначе. Ты изменилась. Ты родилась заново. И мир вокруг тебя начинает течь иначе. Он начинает играть с тобой в поддавки. И ты вдруг веришь, что он уважает тебя за твою силу. Но, тут же мир наказывает тебя за самонадеянность. И ты учишься, учишься, учишься. Тебе не на кого опереться – ты одна. И только на один вопрос София не ответит никогда – почему она до сих пор одна. Почему выбрала одиночество, а не предпочла опереться о надежное плечо. Это тема была за семью замками даже для самой Софи.
Шоколадница подняла глаза от замка и улыбнулась подруге. Она расскажет, все. Потихоньку. Все, что сможет рассказать.
- Все, что я поняла за прошедшие годы, так это то, что мир полон неожиданностей. Мне нравится шоколад. У нас впереди теперь много времени и я покажу тебе, что меня в нем покоряет. Это моя тайная страсть, - Софи коснулась языком уже соленых губ и сделала несколько шагов от своего салона.
- Я не нуждаюсь в деньгах, ты ведь знаешь, это не бизнес, а своего рода хобби. Париж… Андреа, меня там ничего не держало больше.
Софи усилием воли не позволила печали пробраться сквозь ее улыбку.
- И кому же, как не туристам продавать редкие и порой экзотические десерты. Да и Венеция не самое неприятное место в мире. Тут так много людей, интересных и порой совсем неожиданных. Хотя теперь я понимаю. Тут ты Андреа. Мы так давно не виделись.
Софи остановилась по левую сторону от подруги и жестом предложила опереться о руку.
- Так, что? Небольшая прогулка и Венеция твоими глазами? И еще, ты ведь видела маскарад? Расскажи хоть немного.

 Отправлено: 07.04.09 15:12. Заголовок: - До Лацетти не боль..

- До Лацетти не больше 15 минут пешком. – Тень улыбки ровным, спокойным сиянием озаряло лицо молодой женщины, возвращая взгляду то оливковое тепло, которое Софи могла помнить по их редким встречам. – Да. Ческо… Гондольер. Я отпущу его. Пусть предупредит, что у меня гостья.
Вгляд вспыхнул золотистыми искрами в свете зажженного над дверью газового фонаря. Вспыхнул, чтобы снова беззвучно напомнить, как рада она произносить это «у меня гостья» и как рада снова и снова вглядываться в лицо Софи, чтобы еще раз убедиться, что гостья именно эта. Никакая другая. Не сон. Не морок. Не галлюцинация, вызванная пережитыми волнениями.
Солоноватый ветер – южный. С Адриатики. И мелодичный стук трости о мощеную мостовую.
- Мы успеем добраться до темноты.
Она привычно взяла Софи под руку. Такой естественный жест для гуляющих дам, нынче несколько затрудненный модой на широкие юбки на обручах. Всегда подозревала, что это заговор модельеров и моралистов, призванный удерживать кавалеров на должном расстоянии. А если уж и подходить поближе, то – гулять так гулять! - пусть это изобретение так и быть задирается сзади, под него как раз успеет проскользнуть парочка некрупных фавнов. Иначе в наш целомудренный век рационализма можно умереть от скуки в ожидании смены мод. Андреа проследила, как качнулся ее собственный кринолин, и отвела взгляд, спрятав смешок. Пока мысли о фавнах все еще посещаю эту головку, нет на свете такой беды, которую ее хозяйка не сможет пережить. И пусть мучительная пустота вернется через пару часов, но сейчас Андреа будет улыбаться так тепло, так искренне, как только сможет: постарается украсть у мира хоть толику беззаботности, которой так мало перепало на ее долю.
- Прости, что тебе приходится видеть меня такой. Без улыбки. – Золотистая лайка ее перчатки скользнула по рукаву мягким пожатием, предупреждая спутницу не перебивать, позволить ей говорить и не отказывать в возможности чувствовать себя виноватой – иначе она лишится цели. Призывая не объяснять того, что понятно обоим: вина не велика. - Я буду стараться. Теперь .Раз ты здесь. Раз есть кто-то, к то ее помнит. Раньше мне было не с чем сличить. Теперь ты сможешь сказать мне, когда она станет такой, как прежде.
Растроганный оливковый взгляд подернулся влажной дымкой.
- Тебе ведь не просто пришлось с этой тростью? – Андреа слегка кивнула на резной набалдашник. – Я всегда верила что улыбка – лучшее оружие, созданное для женщин. Знаешь, те солдаты, которым отнимают правую руку, учатся владеть саблей левой рукой. Те, кто не представляет себя без войны. Я не представляю. Я научусь. – Коротко кивнула, скорее давая обещание себе. Да и говорила все это больше себе. Порой свои мысли, нужно услышать произнесенными в слух, чтобы очистить их от примеси неуверенности и сомнений. – Ведь ты научилась. Я видела, как ты улыбалась сегодня. – Внезапно веселый взгляд: попалась! И вернула прежний серьезный тон. - Видела. Начнем тренировку сегодня. Скажи мне, когда получится достаточно хорошо. Идет?
Отпустив гондольера, мадам Араго вернулась к подруге, что бы увлечь ее в лабиринт узких улочек Сан-Марко. Андреа была даже рада говорить о маскараде. Софи деликатно предложила светлую тему, способную увлечь воображение подруги, уводя ее от грустных мыслей.
- Я приехала в середине февраля и застала лишь финал праздника. Но расскажу то, что успела услышать от Алонсо. Это тот самый поверенный в делах моего друга и его душеприказчик, которого я уже упоминала. Маскарад… Костюмы готовят загодя. Танцуют, поют и пьют вино прямо на улицах. Ближе к вечеру здесь совсем не пройти! - Мягкий жест, предлагает оценить расстояние от одной стены до другой: улочка и впрямь узкая. – Устраивают костюмированные балы и званные приемы. Насколько я поняла, основная забава в том, чтобы уровнять всех – аристократов и народ, старых и молодых, мужчин и женщин. Обменяться ролями. Запутаться. И запутавшись, разрешить себе то, чего не позволил бы себе в другой день. И не раскаяться. Свобода и тайна. Тайна и свобода.
Затуманенный, мечтательный взгляд. Она моргнула и улыбнулась Софи, словно пробуя, каково это, получается ли у нее прежняя улыбка.
- Я решила остаться до следующего. Не могу заставить себя вернуться во Францию. Надеюсь, через год я сумею изобрести достойную шалость. – Короткий смешок. – Я думаю. Фантазирую порой о времени масок. Это скрашивает время сумерек.
Андреа снова мягко сжала руку спутницы: сумерки всегда вызывали у нее смутную беспочвенную тревогу.
- Уже пора начинать готовиться. Костюмы так долго шить.- Подняла глаза. - В каком ты себя представляешь?

 Отправлено: 07.04.09 17:56. Заголовок: Пока Андреа отдавала..

Пока Андреа отдавала распоряжения, Софи окинула взглядом площадь. Совсем рядышком, 15 минут. А ведь могли не встретиться еще так долго. Почему она ни разу так и не предприняла попытки отыскать подругу? Не хотела мешать? Помешать... Она знала, что Энди была счастлива в браке. Этого было достаточно? Или она так и не смогла принять этого? Глядя на подругу, она вдруг поняла. Она не хотела найти Андреа, потому что пряталась сама от себя.
Теплый оливковый взгляд. Энди сама нашла ее. Судьба. София, с присущей ее имени мудростью, научилась не спорить с судьбой.
Рука Андреа на запястье и эти до невозможности огромные юбки. Как же Софи не любила нынешние платья. Оценив то, как должно быть вызывающе топорщатся их юбки она улыбнулась Андреа и поймала знакомых чертиков в ее взгляде. Как она скучала за этими искорками. Хотя сейчас все иначе. Но... Легкое давление пальцев на руку Софи и она чуть склонив голову молчит, вслушиваясь, и только левая рука крепче сжала резной набалдашник и трость чуть громче стукнула о мостовую.
- Я рада видеть тебя любой, Энди, ты же знаешь.
Софи тепло улыбнулась. Как объяснить подруге, что она никогда уже не будет прежней? Да и стоит ли? О таком не расскажешь.
Научилась... Софи смутилась под взглядом подруги. Та всегда была излишне проницательна. И прямо выражала свои мысли. Софи всегда завидовала этой смелости. Андреа все сходило с рук.
- Да, - улыбнулась, уходя от ответа, - Мне не легко пришлось с тростью. Я одинаково хорошо владею этим предметом обоими руками. Сознательно этому училась. Мне было не очень сложно, маленькой меня все переучивали, чтоб держала ложку в правой.
Софи снова вспыхнула, все же тяжело ей давалось то, чему ее подруга даже значения не придавала. Таким вот маленьким откровенностям...
- Скажу, милая, когда получится. Но быстрее ты и сама это почувствуешь. Андреа, мы с тобой еще так молоды. И мир до сих пор стелет дорогу нам под ноги.
Они шли и узкие улочки стали, словно немного шире. И дома не так нависали над головой. Вечернее солнце смягчало тени. И Софи впервые с момента приезда в Венецию, захотелось рассмотреть этот город. А услышав о ток, как говорит Энди о маскараде...
- Свобода и маски, говоришь... Как хорошо, что ты решила тут задержаться. Это просто судьба. На маскараде мы сможем вспомнить наши старые шалости и придумать массу новых, это точно.
Почувствовав, как сжались пальцы подруги на запястье, Софи подумала, что Энди всегда не любила темноту. Но они уже почти пересекли площадь.
- Мы ведь уже совсем рядом должны быть, Энди. Не стоит волноваться. А на счет амплуа. Если уж говорить о секретах и масках, то в мужском.
Софи вспыхнула, но выдержала взгляд и вскинутую бровь подруги.

 Отправлено: 07.04.09 20:53. Заголовок: - Мужской. Разве пло..

- Мужской. Разве плохо? – Легкое недоумение. – Очень удобно. И… да и в кого еще рядиться на Маскараде, если ты женщина? Пожелай я совсем уж не быть собой, я бы заказала костюм странствующего старика-хироманта.
Она упрямо по-девичьи кивнула. Скользнула рукой, которой опиралась о руку подруги, по ее рукаву к затянутой в перчатку кисти, мягко перевернула и, удерживая ее так, погладила большим пальцем ладонь, словно рассматривая линии. Потом накрыла ладонь Софи второй рукой, сплетая пальцы, как будто запечатывая прочитанное письмо и удерживала теперь ее кисть между своими ладонями. Нет, она не останавливалась, продолжала все так же неспешно идти рядом с француженкой.
- Знаешь, у тебя дар, - Андреа вскинула взгляд на спутницу, нежный и благодарный. До того она почти не смотрела на Софи. Все больше под ноги. Как в детстве, перешагивая раз за разом через три некрупных камня брусчатки, которой была вымощена улица. Но в этом она не признается. Это наивно-детское позволяло светской даме сохранять свежесть чувств и игру воображения. Как давно она это поняла?
- У тебя дар, Софи. Ты говоришь то, что я без того знаю. Кажется, знала всегда. Но пока ты не скажешь, я как будто не могу осознать, почувствовать, по-настоящему принять то, что, казалось бы, мне известно.
Она отняла руку, чтобы коснулась кружевной пелерины чуть выше сердца. Жест, многократно виденный Софи, бывший, похоже, для итальянки знаком какой-то особенной искренности, сердечностью.
- Как будто слова обретают подлинный смысл, лишь будучи произнесенными. А твой голос наполняет их какой-то особенной значимостью. Как заклинания. Записанные на бумаге, они не преображают мир, но стоит зачитать их вслух, что-то в мире меняется. Однако же произнесенные тем, у кого есть дар, они обретают свою подлинную силу.
Говорила она так просто, как будто забыла, что в Испании, Риме, Тоскане и Сардинии все еще действует инквизиция. С такой естественностью и такой убежденностью, будто нет на свете никакой другой правды. Вернула ладонь на сгиб руки Софии.
- Судьба? - Задумчиво. – Ты веришь в судьбу?

 Отправлено: 07.04.09 23:57. Заголовок: Софи рассмеялась. -..

Софи рассмеялась.
- Конечно не плохо. И действительно очень естественно для маскарада. Нужно будет заказать себе такой костюм.
Она продолжала все так же беззаботно улыбаться, стараясь нивелировать тот вызов в своих глазах, который удивил Андреа. Черт, почему я всегда так странно веду себя, когда она рядом. Где мое привычное самообладание?
А Энди словно специально расшатывала хрупкое равновесие в душе. Тепло ее пальцев ощущалось даже сквозь перчатки. Ее перчатки. Перчатки Софи. Это тепло обволакивало руку и касалось сердца. И укрытая сумерками Венеция для Софи становилась сказочным местом. Невозможно не любить то место, где испытываешь такие эмоции. И мадам Миллет первый раз вдохнула полной грудью. И выдохнула соленый воздух. Понимая, что приняла. Она благодарила провидение за то, что в Венеции оказалась ее подруга. Иначе ей было бы невыносимо сложно свыкнуться с необходимостью существовать здесь. Теперь все будет иначе. Даже если Энди уедет. Венеция для Софи останется вот такой – теплой, словно Андреа поймала ее в свои ладошки.
Их неспешная прогулка, этот душевный, казалось бы ничего не значащий разговор двух хороших подруг, которые давно не виделись, словно сливались с плеском воды в канале, с шепотом ветра между перилами мостов, с шорохом платьев немногочисленных прохожих.
Все это вдруг стало неотъемлемой частью жизни для Софии. Она счастливо улыбнулась.
- Моя смелая Энди. Кое кто, очень бы насторожился услышав то, как вольно ты обращаешься со словами.
Софи неуважительно фыркнула, показывая свое отношение к подобныи господам.
- Но со словами всегда так. Только тогда, когда мы их произносим, слова приобретают силу и ценность. Иначе – они мертвы. И не всем под силу их воскресить. Так же как и действия…
Они подходили к гостинице, которая была хорошо освещена фонарями и Софи остановилась, чуть удерживая Андреа, так чтобы остаться в тени.
Резко вогнав трость между камней, Софи накрыла второй рукой руки подруги и чуть их сжала. А потом, повинуясь внутреннему порыву, легонечко расцепила их и потянула на себя правую руку Энди. Слонилась и поцеловала центр ладони, на несколько секунд прижавшись к коже перчатки губами, а потом и щекой.
- Я верю в судьбу, Энди. Всегда верила.
Софи улыбнулась, выпрямилась и снова крепко обхватила набалдашник своей трости.

 Отправлено: 08.04.09 15:57. Заголовок: - §¬§а§Ф§Х§С §с §Ш§Ъ..

- Когда я жила в Лондоне, мне объяснили, что нет на свете ничего страшнее пролитого молока. Но и над тем нет толку плакать. – И снова тень улыбки. Ровное спокойное мерцание жемчужных предрассветных сумерек. – С тех пор мне не удается по-настоящему испугаться.
В том, как Софи остановилась – в шаге от круга света, в том, как опустила трость, как накрыла ее руки ладонью, в линии губ, во взгляде, в повороте головы – во всем ее облике сквозила какая-то мучительная решимость, свойственная людям, идущим на риск. Но риск осознанный. Это заставило Андреа несколько растеряться. И тем более она смутилась, когда Софи коснулась губами ее ладони. Щекой - так доверчиво. Трепетно. Тепло и просто. Как котенок. Как ребенок. Словно хотела дать почувствовать нечто, подлинный смысл чего слова могли исказить. Или были попросту бессильны передать.
Тогда почему кажется, будто Софию что-то мучит?
Поступи так мужчина, это было бы совсем другое дело. Тогда Андреа знала бы, что делать ей. И она умела гладить котят, и поцеловать в лоб детей. Знала, но не чувствовала, потому что у Мадам Араго не был ни детей, ни даже кота. Но здесь, сейчас, с Софи она чувствовала, но не знала. Не знала, даже что чувствует. Разве что желание поддержать подругу, ободрить ее было таким острым, таким внезапным и очевидным, что она накрыла ладонью сжимающие точеный набалдашник изящные пальцы и обеспокоено заглянула в темные, непроницаемые в спустившихся сумерках глаза напротив.
- Что это, cara mia?
Отчего-то сбилась на итальянский, хоть и говорили до того на куда более привычном для обеих французском языке, будто изначально определенном для парижской дружбы.
Было сейчас в ее взгляде что-то он металлического звука в тишине шоколадницы, словно та же мелодия сыграна чуть мягче и тише. Было в нем это «я смогу тебя уберечь».
Понять и принять тебя, если ты решишься мне довериться. Какой бы ни оказалась твоя тайна.

 Отправлено: 08.04.09 18:13. Заголовок: А вот сейчас мне у..

А вот сейчас мне удалось тебя испугать, моя смелая Энди. Софи уже взяла себя в руки и ее взгляд был мягким и спокойным, а сумерки прятали водоворот на дне карих глаз. Ей не хотелось огорчать подругу. Но та, похоже, скорее была удивлена. И София невольно залюбовалась моментом, когда на лице Андреа отразился калейдоскоп эмоций – смущение, сомнение, желание понять и легкий испуг.
И все же ты очень смелая, Андреа. Чтоб вот так. Смотреть мне в глаза и думать, как же поступить в этой странной и непонятной для тебя ситуации. Тебе меня жаль? Не стоит, милая. Я не из тех, кого жалеют. Меня можно бояться, не понимать, не принимать, но не жалеть. От этого я чахну. И становлюсь слабой. А я никогда не понравлюсь тебе слабой. Хоть я всегда стою чуть позади, за твоим плечом, и иду только вслед. Так, чтоб тебя видеть. Так ведь было всегда, Энди. Правда? Почему метательный нож в твоей руке мне нравится больше чем веер? Почему хочется смотреть на твои губы дольше, чем того требуют приличия? Почему взгляд, оценивающий новое платье всегда цепляется за твои ключицы. Почему мне важно почувствовать твой запах?
София благодарила бога за этот вечер и за то, что он есть ее жизни и за то, что сейчас темно и Андреа не увидит. А со всем остальным можно справиться. У нее достаточно сил для этого.
- Целый мир не стоит и одной твоей слезинки, - Софи улыбнулась как можно легкомысленнее, превращая происходящее в шутку, в простую шалость, - не то, что какое – то молоко. Я это точно знаю.
Она мягко освободила руку и сделала шаг вперед, словно физически уходя от ответа.
- Это ничего, милая Андреа, совсем ничего.
Словно и не было итальянского и взволнованного взгляда.
- Ничего… Венеция все же очень романтичное место, я вдруг поняла это, почувствовала.
Софи невольно сделала ударение на последнем слове. И повернувшись к подруге, потянула ту за руку.
- Я успела нагулять аппетит. Ты обещала ужин. Не позволишь подруге упасть в голодный обморок?

 Отправлено: 09.04.09 12:57. Заголовок: Ничего? Софи забрал..

Ничего?
Софи забрала руку. Отняла. Отняла и ушла. Сделала шаг вперед, как будто желая разорвать то, что Андреа почувствовала, как попытку отворить двери душевные, пустить порыв солоноватого апрельского бриза с венецианских улиц в поглотившую ее душную тьму, напоенную тоской мраморного кружева Лацетти и призраками прошлого. Сейчас она чувствовалась себя так, словно дверь захлопнулась ей в лицо, стоило пальцам опуститься на резную ручку.
Внутренне отшатнувшись, она замерла. И на секунду поймала новый поворот головы Софи, теперь задержавшись чуть позади нее. Контур лица, очертание плеч, динамику силуэта в прозрачной игре теней. Темными змеями в сумерках сплетались в клубок прически каштановые пряди, и одна – блестящая – выбилась и стекала, извиваясь, вдоль шеи, к плечу. От чего-то стало горько, больно и страшно. И впрямь страшно. Не за себя. За Софи.
Что может она скрывать такого... А ведь она скрывает! Скрывает и хочет сказать. Иначе бы и не начала. И нет в этой перемене тона ничего кроме бегства и отсрочки. И просьба эта об отсрочке пугает больше, чем сама тайна. Что может скрывать она такого, за что, кажется, хотела бы просить прощения? Разве Софи в чем-то виновата перед ней? Скорее, наоборот.
О сколько страшных, самых страшных мыслей, самых темных фантазий может пронестись в голове женщины, в чью душу заронено семя сомнения, чья воля внезапно отравлена недосказанностью! Андреа словно забыла, как дышать. Чувствовала, как корсет сжимает часто грудную клетку, но воздух не попадал в легкие. Представить, что Софи тяжело больна. Представить, что она ждет ребенка. Что она узнала одну из тайн, которые Мадам Араго не хотела бы никого просвещать. Представить что-то уж совсем невообразимое. Рисовать картинки. Смотреть на них. На них и сквозь - на черный локон. Сличая. Силясь найти сходство. И отвергая предположения одно за другим. Вслушиваться в голос и не слышать слов. И не находить ответа. Запутаться. Отступить и принять решение не отступать больше. Не потерять этого последнего человека, с которым она может быть… Может быть. Собой. Ни из-за прошлого. Ни из-за будущего. Ни за что.
Француженка обернулась, лицо ее сияло мечтательной какой-то улыбкой.
Романтика?
Андреа, наконец, удалось вдохнуть. Глаза защипало теплой волной.
О чем Софи говорила все это время?
Спрятала взгляд. Вниз и влево – к стене дома и пучку, растущей между плит травы.
- Отложим обморок? – Попросила. Подняла взгляд теплым, все еще чуть туманным, влажным. Но говорить старалась в тон. – Отложим, до тех пор, пока поблизости не появится достойного кавалера с нюхательной солью. Иначе нет никакого смысла пачкать платье. – Усмехнулась. Себе. С полынной ноткой. Терпкой и горьковатой. – Уже совсем недалеко, на другой стороне канала. – Пообещала и продолжила прежнюю мысль. - Прости, я не могу перестать думать о романтике, как об удачных инвестициях. Порой мне кажется, я не бываю искрена. Наверно, я слишком рассудительна для того, чтобы поверить, и слишком сдержана, для того, чтобы позволить красивому закату раскрыть мне сердце. В Венеции много трепета, возможно, потому она кажется тебе романтичной.
Итальянка вгляделась в зеленовато-сизые сумерки над мостом.
- Страсть всегда давалась мне проще. Или я ей? Над страстью невозможно думать. На ее счет не нужно решать. Ты говоришь ей, что жизнь сделала тебя циничным, а твой рассудок холодным. Она смеется и целует тебя в губы. И ей нельзя запретить. И всегда уже слишком поздно. Возможно, будь я влюблена, я бы видела город иначе…
Остановилтсь у ступеней, и разговор прервался сам собой.
- Вот и мое Лацетти.
Дернула шелковый шнурок над дверью палаццо. Их встретил дворецкий. Трость и зонт остались в холле. Наконец, можно снять перчатки и вымыть руки, избавляясь от части уличного наваждения. Следя за скользящей вдоль пальцев каплей, прозрачной и переливающейся в свете декоративных масляных подсвечников, расставленных часто по периметру столовой и вдоль накрытого стола.
Почему?! Почему мы так просто подозреваем самое дурное?
Пусть это будет лишь наше желание уберечь близких!
Почему Андреа так легко предположила, что ожидание дитя могло заставить вдову оставить Париж, где всякий ее знает, но не подумала даже, что Софи могла быть влюблена? Потому что Софи никогда не говорила о себе влюбленной и думать о ней так - непривычно? Но это хоть как-то объясняло внезапные перемены в поведении подруги. Даже, кажется, очень походило.
Андреа облегченно вздохнула. Облегченно и радостно. Впервые в этом городе она столкнулась с чем-то поистине светлым!
Девушки унесли воду и кувшины, ставив дам в компании прислуживающих за столом лакеев.
- Прошу.
И короткий приглашающий жест. Лаконичность легко искупается той сердечность, с которой она говорит. Нельзя не заметить: Андреа и впрямь желает угодить гостье, и впрямь желала бы, чтобы ужин доставил радость.

 Отправлено: 09.04.09 22:39. Заголовок: Черт. Черт… Черт! Х..

Черт. Черт… Черт!
Хотелось ругаться в голос. Так, чтоб услышал этот мир. Этот город. Эта вода и эти сумерки.
Ну почему ты такая глупая, Софи?
Хотелось дернуть себя за выбившийся локон, который щекотал плечо. Хотелось сделать себе больно. Как можно было вот так, глупо и поддавшись на собственную слабость, расстроить самого дорогого для тебя человека, оставшегося в этом мире? Хуже того… Зародить подозрения. Она ведь такая проницательная, твоя Энди…
Ты теряешь хватку София Милле, урожденная де Молен!
И только крепче сжала трость, причиняя себе боль и тем самым возвращая себя на землю.
Хватку? Ты с ума сошла. Это же Энди! Энди!!! С кем ты ее ровняешь? Со всем миром? Не благодаря ли мысли о том, что она ступает где-то рядом с тобой и дышит одним с тобой воздухом, ты выжила?Задерживая дыхание, Софи обернулась. И увидела. Девушку, которая не сдается. Потемневшие глаза.
Энди. Храбрая. Ты не отступаешь. Никогда. Ты всегда считала себя слабее, чем ты есть на самом деле. Как показать тебе, что это не так?
Показать так легко. Но так страшно. Страшно потерять. Но, глядя на отчаянье во всем облике подруги, которое сменялось готовностью принять, Софи поняла, что скажет.
О, мой бог! Только как?!!!
Отпустила свои чувства и улыбнулась так, как хотелось - светло. И Энди наконец-то вдохнула.
Вот. Вот, хорошая, дыши… И прячь глаза. Правильно. Иначе я попробую на вкус стоящие в них слезы…
Но удержала себя в руках…
- Кавалера?
Какая же ты умница, Энди. Всегда ты была такой.
- Конечно. Ни одно платье не стоит подобной жертвы, - губы тронула улыбка, со вкусом жгучего перца. И взгляд на другую сторону канала дает передышку и позволяет наполнить легкие воздухом, чтобы на выдохе слушать…
Слушать и не дышать, почти. Слушать и идти. Слушать и принимать смысл слов. Слушать и понимать, что время не проходит бесследно. Оно оставляет метки. От которых не избавиться. Никогда. То, что говорила Андреа… Как говорила… И наверное она верила в то, что произносит.
Софи так хочется возразть. Но только кончик трости иногда высекает искры из камней.
Вошли. Как красиво. И вода – она смывает, но только то что ей под силу смыть. И стол. И ужин. И Энди… Стоит только протянуть руку. Она до сих пор в сомнениях…
Ты всегда докопаешься до сути. Правда? И по этому я скажу…
Софи ловила, впитывала перемены в настроении подруги.
Ты нашла для себя объяснение? И вернулась к привычной роли хозяйки дома?
- Конечно, - Софи присела на услужливо отодвинутый лакеем стул. И искренне улыбнулась.
- Ты прекрасная хозяйка, Андреа. Всегда была такой.
И Софи склоняется к уху подруги и жарко шепчет, обжигая край нежного ушка дыханием.
- Попроси разогреть красного вина и принести корицы. Это к моему шоколаду. Потом. Когда отошлем даже лакеев.
Приборы в руках. Отточенные жесты. Но молодость берет свое и снова опасная близость к плечу Энди, и ее волосы щекочут лицо… и шепот.
- Ты права. Я вижу иначе. Я влюблена. И страсти действительно сложно отказать. Особенно, когда она идет рука об руку с любовью. А холодный рассудок и циничность – они ходят по другую сторону от любви. Поверь. Тебе не страшно?
Глоток вина. И цвет глаз становится вишневым, отражая цвет вина в бокале.

 Отправлено: 10.04.09 10:10. Заголовок: Андреа не столько ел..

Андреа не столько ела, сколько нарезала мелкими ломтиками содержимое тарелки. За последнее время есть она почти отвыкла. Поначалу не было аппетита, потом оказалось, что пить куда проще. Солнечный свет поддерживал ее с раннего утра до ранних сумерек. Сумерки начинали душить, сползаясь из углов тенями воспоминаний, сдавливая горло темными щупальцами подступающих слез. Никогда не чувствовала она себя в Лацетти более одинокой, чем в залитых агонией дня витых коридорах. Быть призраком собственного дома – страшная участь. Вино было слишком сильным искушением, чтобы не поддаться. С первым бокалом реальность словно делает шаг назад и начинает тихонько пятиться к дверям спальни, уводя за собою память. Тогда можно было уснуть. Не слишком хотелось, чтобы Софи застала ее такой, но и есть после сумерек было непривычно.
Приборы замерли в изящных пальцах, Андреа чуть склонила голову к плечу и смотрела теперь на Софи нежно и внимательно, давая понять, что ей и впрямь есть дело, что слова услышаны, и Софи может рассчитывать на поддержку, чтобы она не решила. Потому что тайна, которой она окружает свою историю, даже говоря с Андреа, никогда не осуждавшей ни дел, ни мыслей Софи, заставляет думать, что ситуация и впрямь из деликатных.
Мадам Араго отложила приборы и привычным коротким жестом к двери отпустила людей.
- Сделайте, как говорит мадам Миллет. И оставьте нас.
Не хотелось, чтобы слуги были в курсе беседы.
Андреа взяла украшенную ришелье салфетку, как будто возможность занять руки может помочь ей сосредоточиться.
- Теперь, когда ты спросила, мне страшно оттого, что ты полагаешь, твои слова должны пугать. – Глаза ее были того темного цвета бутылочного стекла, который они приобретали, когда Андреа бывала серьезна. – Я тревожусь за тебя, Софи. А должна бы радоваться. Мне не приходилось видеть тебя влюбленной. Я всегда жалела об этом. Как о чем-то, чем не могу поделиться с тем, кто мне дорог. Как если бы ты не могла угостить меня шоколадом, чтобы не просто описывать вкус, но дать попробовать, потому что слова здесь бессильны. И если сейчас я могу разделить с тобой радость оттого, что кто-то тронул твое сердце, я готова разделить с тобой и твои страхи. Но я не жду, что ты сделаешь меня духовником и расскажешь, что в твоей любви может напугать, я только хочу, чтобы ты знала: каким бы ни оказался твой выбор, я всегда буду здесь, чтобы поддержать тебя.
Что еще сказать подруге, утверждающей, что любовь ее должна пугать?
Он женат? Слишком беден? Слишком знатен? Речь о мезальянсе? Выходец из такой культуры, где Софи не смогут принять? Иноверец? Священник? Я снова домышляю. Но что еще думать?Голос ее звучал тепло и спокойно – бережно.
- Софи, если я могу чем-то помочь тебе, кроме, как добрым словом, ты всегда сможешь рассчитывать на меня.

 Отправлено: 11.04.09 15:15. Заголовок: Стук приборов. Легки..

Стук приборов. Легкий и деликатный. Энди не хочет есть. Отвыкла? Как же тебе плохо было этими последними вечерами. И хочется обнять, укутать собой, защитить от этих сумерек. Только от собственной души же не закроешь. Софи легонько качнула головой, вслушиваясь в то, что говорит Энди. И смотрела, как тонкие и сильные пальцы безжалостно сминают салфетку. Она вдруг поймала себя на мысли, что поменялась бы местами с этой салфеткой и вспыхнула, жарко и неудержимо. Словно спасаясь, ухватилась за палочку корицы и вдохнула пряный и горький аромат.
- Не нужно бояться.
Теплый взгляд и все еще алеющие щеки.
- Правда, не нужно. Я никогда не причиню тебе вреда…
И осеклась, закусила губу и проследила взглядом, как тихо прикрыл за собой дверь слуга. Они одни. Подогретое вино в серебряном кувшине. Специи. И Софи занимает себя делом, пока Андреа говорит. Она бросает в бокалы разломленную пополам палочку корицы и заливает половинки теплым вином, чтоб то пропиталось ароматом. Развязывает свой мешочек с конфетами и раскладывает их на блюде. Конфет не много и они все разные.
- Не стоит жалеть, жалость…
Она замирает на секунду и выбирает одну из конфет, откусывает сама и подносит ее к губам подруги.
- Попробуй… Очень горький шоколад, абрикосовая косточка и все это смягчается вкраплениями хрустящего печенья.
Палец касается губ Андреа и София легонько вздрагивает и отводит глаза. Конфета тает во рту и приносит странное послевкусие - горечь, которая пощипывает язык.
- Такое на вкус могло бы быть сожаление. Если бы у него был вкус.
Софи протирает пальцы своей салфеткой и протягивает Андреа бокал с благоухающим корицей вином. Затем берет следующую конфету и снова сначала откусывает сама и на секунду задумывается.
- Вот.
И снова соблазн у губ подруги. Соблазн не коснуться. А как же хочется снова почувствовать шелк губ под подушечками пальцев.
- Это… Это немного горького шоколада, немного карамели, шафран, ваниль, сливки и еще что-то неуловимое… Такой могла бы быть на вкус загадка. Ты не находишь?
И сама делает глоток вина, подхватывая языком каплю, сорвавшуюся с края бокала.
- А это…
На белоснежной салфетке остаются следы от шоколада, но это уже не важно. Софи берет следующий шедевр. Очень светлая конфета.
- Шоколад, нежнейшие сливки, ром и розмарин… М… Такой вкус у моего чувства. Он мягкий и он пьянит, и немного горчит пряностью. И уж точно его не нужно бояться.
Она протягивает половинку, и вкладывает ее между губ Андреа. Не удерживается и заправляет выбившуюся прядь за ушко, неуловимо скользнув пальцами по его краю.
Делает глоток вина и касается губ салфеткой, добавляя к отметинам от шоколада еще и капли вина. Улыбается.
- Получилось угощение конфетами?
Она взяла руку Андреа в свою и прижалась к ее пальцам губами.
- А духовники… Духовники пусть остаются там, где им и место. У своих алтарей.
Софи смотрит на свечи. И огоньки пляшут в ее карих глазах.

 Отправлено: 11.04.09 17:16. Заголовок: Женщинам позволено п..

Женщинам позволено прикасаться. Отделенные от мира мужчин невидимым экраном светских приличий, мы с полным правом можем быть бесконечно нежны друг с другом. Оттого мы так ласкаем наших детей. Оттого наша манера обниматься от радости и горя, держаться за руки, чтобы выразить признательность и разделить удовольствие от встречи. Как легко можем мы упасть на грудь подруги, гладить волосы, и играть с прядями. Все это нам позволено, потому что невинно. Но в манере Софи есть что-то удивительно чувственное, что-то заставляющее усомниться в себе. Может ли прикосновение женских пальцев вызывать желание потянуться вслед, слизнуть темный след оттаявшей сладости? Сомнения порождают страх, страх дает жизнь волнению, а волнение вне желания Андреа связано с легкими прикосновениями. Волнение это ей знакомо, но пока можно не признаваться себе и счесть за случайность, за желание тела, запертого в стенах скорби, насытиться человеческим теплом. Оказавшись в одиночестве, она завидовала женщинам, у которых есть дети, и которые в своей материнской заботе имеют возможность и право восполнять этот недостаток ощущений.
Она не любит сладкого и не выносит выпечки. Это напоминает ей о матери. Сердце сжимает щемящая тоска и … обида? Но шоколад – совсем иное. Шоколад заставляет ее вспоминать мужчин. Особенно горький, он воскрешает в памяти запах сигар и коньяка шелест газет, свечи и приглушенный гул разговора или треск поленьев в камине, аромат кельнской води и скольжение света по лезвию опасной бритвы. Запахи, вкусы, терпкие и опасные, сейчас лишены остроты, сглажены, неожиданными нотами таких разных начинок. Они окутывают, зачаровывают, уводя за собой безвольное, застигнутое врасплох сознание, к образам, которые рисует бархатом мелодичный голос француженки. Андреа больше не расспрашивает о тайне, успокоенная спокойствием подруги, и желающая сохранять неделикатность. Всему свое время.
- Пусть так. Оставим им весь мир за пределами палаццо. Изумительно! - Это последнее о конфетах.
Первый глоток вина, приносит удивительное облегчение. Однажды она сможет признаться себе, насколько не свободна, но не теперь. Пряная, сладость согревает губы, ласкает язык и обжигающей змейкой скользит вниз, свиваясь теплым клубком. Мир будто туманиться и становится легче, красивее, изящнее, мягче, если смотреть на него сквозь эту пелену. Теперь можно говорить. И она говорит. Говорит о том, о чем думала эти два месяца; о том, что пугает ее; о том, что уже приняла, как собственное проклятье, как судьбу, в которую не верит. Бывшая всегда убежденной, что каждое ее решение способно менять мир, Андреа вынуждена признать, что мир всегда был сильнее. Мир, отнявший у нее семью, счастье материнства и дальше, последовательно, с неумолимой жестокостью всех, кто был ей дорог, и отсыпавший взамен золотом, оказался сильнее. Но выдержать даже пару боев почетно. Вот теперь мир смотрит на нее снисходительно и понимающе темными витражами Лацетти. И Андреа, даже верни она свою улыбку, не желает больше поднимать оружие.
- Больше не выйду замуж, Софи. Уже ненужно. Да и я… не могу. Я устала… так устала всех провожать. Будь у меня дети, я бы заперлась с здесь, притворилась старухой и посвятила себя им. Порой… знаешь… мне кажется, жизнь уже отдала мне все отведенное на мою долю счастье. И ничего другого никогда не будет.
Прикосновение губ к ладони уже не удивляет. Не вызывает вопроса. Если Софи так хочется, почему бы не выражать свою привязанность таким способом? Андреа следит за скользящими по плечам темными локонами, за движением бликов, изменяющих черты лица, за дрожью ресниц укрывших сияние глаз. Хочется снять с Софи кольца. Удержать руку и медленно, бережно прокручивая, стянуть одно за другим, освобождая пальцы. Мир становится тягучим и вязким, что-то смутно непривычное в нем, тает в теплом вине, не успевая добраться к сознанию. А картинка игры с кольцами неумолимо стоит перед глазами, не вызывая естественно вопроса «почему». Скорее «зачем»? Чтобы они не путались в волосах. Когда Софи поднимает глаза, ее встречает отрешенный, затуманенный взгляд и нежное, слега растерянное выражение.

 Отправлено: 11.04.09 23:24. Заголовок: Прикосновение губ к ..

Прикосновение губ к коже. Странное сочетание тепла и холодности. Чувствуется сомнение. Но Софи не отнимает губ и греет своим дыханием кончики пальцев. Это ей позволено. Она чуть улыбается. Все пока в рамках приличий.
И Энди расслабляется и говорит. А Софи слушает. Стараясь даже вздохом не нарушить это хрупкое равновесие чувств и эмоций. Слушает и злится. Смирение – лучшая из благодетелей? Да, это несомненно так. Для кого-то. Но не для Энди. Не хочется видеть ее такой. Не хочется, а придется. И еще большой вопрос сможет ли София вывести ее из этого состояния. Вывести, удерживая в своих руках ее хрупкие пальцы.
- Из тебя выйдет прекрасная затворница, милая.
Софи шепчет, не поднимая глаз. Не хочет видеть.
- Прекрасная. На час… И еще миг. А потом это будешь уже не ты. По этому даже думать так не смей. Мир всегда возьмет с нас мзду. Он строгий таможенник. Но это не значит, что мы оставим на таможне все… У нас еще достаточно своего золотого запаса. Просто иногда хочется опустить руки. А вот этого делать нельзя. Иначе не перейти Рубеж. А слабаков даже в Раю не любят.
Софи только крепче прижимается к пальцам.
- Ты стала мудрее, милая. Только и всего. Это всегда имеет свою цену. Твоя – такая.
Она легонько пожимает плечами, поднимает глаза и тонет в тумане, закрывающем от нее взгляд Андреа. Что? Как понять? Как не сделать ошибки. Как отказать себе, когда эти зеленые глаза так близко. Когда жилка бьется у виска. Когда уголок губ испачкан шоколадом. Когда ее пальцы отогрелись в твоих руках. Когда она позволяет. Пусть эту самую малость.
Софи чуть отстраняется. И неожиданно для самой себя снимает пару колец с руки. Кольца глухо цокают о стол, а Софи тянется к прическе Андреа и тянет шпильку. Потом вторую, и еще одну. Выпуская локоны словно змей. И они вьются и почти шипят, рассыпаясь по плечам. А Софи, словно заклинатель, усмиряет непослушные пряди, пропуская их сквозь свои пальцы. Она всматривается в рассеянный взгляд подруги, пытаясь понять пределы. И не желая их видеть.
Разум кричит – уходи! А сердце – его еле слышно, но оно бьется в горле пойманной птицей. И Софи не закрывает глаз. Она подается вперед, и касается губами уголка губ Энди. Нежно и очень деликатно. А потом забирает ее в свои руки, обнимает за плечи и прижимает к своей груди.
- Все будет хорошо. Веришь?

 Отправлено: 12.04.09 13:33. Заголовок: Но я твержу, что всё..

Скрытый текст

Но я твержу, что всё будет иначе Ах, кто бы твердил это мне.

Это так обидно. То, что она говорит! Так обидно потому, что так правдиво. Какая ужасная несправедливость! Желая быть счастливой, слабой женщина может только притворяться, беспомощной только казаться, смущенной, испуганной, растерянной. Но быть - никогда. И чтобы ей не говорили, пожелай Андреа поверить, что имеет право на слабость, слабой ее будут терпеть не долго. Теперь она чувствует себя заложницей дара Божьего. Неужели Господь, наделивший тебя внутренней силой, будет снова и снова толкать тебя в спину, а потом требовать, чтобы ты раз за разом поднималась с колен? Взгляд темнеет, и в тумане обостряются изумрудные грани, но Софи отнимает руку и... Андреа не могла бы сказать, что гипнотизирует ее в этом движении. Какое-то напряженное предвкушение, пугающее и волнующее в переливах драгоценных камней, в неспешной пластике, в той легкости которую обретают пальцы, в грациозном полете освобожденной кисти. Словно во сне, где ты стоишь на краю обрыва. Но это не та звездная ночь, из которой на тебя смотрят огромные, обжигающие звезды, а пропасть под ногами жадно открывает свой зев, чтобы проглотить тебя головокружительно и безвозвратно. Не тот сон, в котором стук первых камушков, скатившихся из-под мысков туфель, отдается горячим гулом во всем теле. Этот сон совсем другой. Здесь поют цикады, а бархатный морской бриз приносит ароматы горячих закатных трав. Звезды здесь нежны. Лунный свет успокаивает кожу, укрывая море под ногами таинственной жемчужной дымкой - сколько хватает глаз. И сделав шаг вниз, ты не сорвешься, только вступишь невесомо на колеблющуюся лунную дорожку, завораживающую и убаюкивающую. А пожелай ты с нее сойти, вода легко примет тебя в свои объятия позволяя медленно погружаться в прохладную негу, вымывая горести и печали, удерживая, укачивая, исцеляя. Взгляд следит за покачивающимся на белой скатерти перстнем. Движение замедляется и останавливается. Андреа поднимает глаза, на плечо скатывается прядь пружинящим упрямым движением. Софи вынимает шпильки. Вынимает так, как это делает камеристка, как это делал Тома - удивительная гармония повелительного служения. Одну за другой. Пряди падают на спину, укрывают плечи. И новое ощущение беспомощности, как будто разбирая прическу, Софи делает то же, что делал бы мужчина, развязывая шнуровку корсета, это новое ощущение раскрывает исключительную интимность жеста и его деликатность, его завуалированную чувственность. Сердце сбивается с ритма и тает где-то в самой ледяной своей глубине. Там где она верила, сердца ее уже никто не тронет. Дыхание неровно. В краткий миг оно сплетается с ароматом пряностей на губах Софи, и скулы заливает румянец. Под кожей вспыхивает пламя, бьется во всем теле, но розовеют только щеки. И это ужасно. Несносно. Смущение злит. Смущение, глупое и девическое, которое Андреа полагала, больше для себя невозможным. Опускает голову, темные витые пряди скользят по плечам и падают, скрывая лицо. Облегчение. Отчего она не знает, куда бы деть руки. Отчего ей все время кажется, что она прячется и убегает - и отводит глаза. Отчего убегает она теперь? Прижиматься к груди Софи - тоже облегчение. Это такой знакомый жест. Склонить голову на плечо в каштановые кудри, вдохнуть уже знакомый аромат тела, запах волос. И теперь, словно получив передышку в своем бегстве, понять, как нелепо вот так обнявшись стоять над столом.
- Все уже хорошо. Все хорошо.
Уговаривает себя. Шепот горячим дыханием соскальзывает на плечо и стекает по ключице вниз, к ямочке между ним, и теплой волной к кружеву корсажа. Никогда не думала, что двадцати пяти лет отроду будет испытывать такое смятение чувств от близости кого-то настолько близкого и знакомого. Хочется чтобы все немедленно прекратилось - так или иначе. Прояснилось. Стало понятным. Пытается листать мысли, но они путаются, как страницы книги, подхваченные ветром. Ничего не разобрать. Порывисто отрывается от груди подруги. Берет со стола светильник. Снова прячет лицо за текучими прядями, прячет глаза и скулы, потому что горят те и другие. И от чего разобрать нет сил. Раскрывает объятия. Тянет за руку.
- Идем на террасу! Я покажу тебе звезды. Над Лацетти самые волшебные звезды! Не такие, как над всей Венецией. Если подняться на третий этаж, видно залив и Адриатику!
Вырваться. Сбежать. Как будто звезды и бесконечность морского простора, не отравленного больше духом каналов ночного ветра смогут дать ответы. Как будто бег по лестнице позволит перевести дыхание или хотя бы объяснит, отчего оно сбилось.
Остановилась так же внезапно. Поставила светильник на край стола. Взяла ладонь Софи обеими рука и прижала к груди. Взгляд ее теперь беспомощный и умоляющий. Смятение.
- Я растеряна. Софи. Все отчего-то смешалось, и я не знаю, как поступить и не знаю, что думать. И не знаю, почему.
Как нелепо должно это звучать! Как дурно, должно быть, испытывать эту смесь чувств к подруге, которая только очень добра к тебе.

 Отправлено: 12.04.09 17:11. Заголовок: Хорошо… Ее дыхание ..

Хорошо…
Ее дыхание касается плеча, и грудь словно заковывает в стальные обручи. Софи не хочет шевелиться. Нарушить. Спугнуть. Она хорошо знает, что сейчас чувствует Энди. Она сама так чувствует. А еще боится. Ей вдруг становится страшно. Потому что Андреа отвечает. Губы Софи трогает улыбка, с привкусом горькой абрикосовой косточки. Она вдруг понимает, понимает со всей ясностью, что не отступит теперь.
Она привыкла все делать по-своему. Софи держит в руках женщину, к которой ей так давно хотелось прикоснуться. Еще с самой первой встречи. Это неясное желание заставляло смущаться, и иногда избегать встреч. Письма писать было на много легче и София каждым словом старалась коснуться души Андреа. Она думала так, и становилось немного легче. Долгими, одинокими ночами Софи думала о том, как это может быть. И вывод был всегда один. И благодаря этой уверенности, она всегда брала себя в руки. Это же Энди. Она так любит Тома, мужчину. Это невозможно и она даже не поймет. А если и поймет, то с гневом прекратит всякие отношения с ней. И София загоняла свои желания подальше. Больше всего она страшилась потерять любимого человека. Любимую. Она судорожно вздохнула. Об этом даже думать было страшно так, что холодели руки.
А теперь. Эти чувства. Софи даже немного надеется, что придумывает. Что это после долгой разлуки, от одиночества и свалившегося горя. Но сердце ведь не обманешь. Сквозь всю эту корку из приличий и привычек, пробивается желание. И страх. Как это знакомо Софии.
Энди. Милая.
Софи вдруг успокаивается, потому, что кому-то нужно быть сильнее. И привычно берет себя в руки. И крепко сжимает руку подруги, позволяя увлечь за собой.
- Смотреть звезды в твоей компании. Что может быть лучше. С твоей террасы их наверное можно коснуться рукой.
Софи шутит и улыбается. И крепко держит руку Андреа.
Осекается на вздохе и тонет в испуганных зеленых глазах. Даже сквозь корсаж слышно как бьется сердце Энди. Но почему-то София не испытывает жалости. Это чувство называется иначе и она пока не может подобрать к нему название.
Софи тянется другой рукой и нежно касается щеки подруги.
- Тише. Тут нечего и некого бояться. Это же я.
Она отбрасывает локоны за спину и открывает лицо Андреа.
- Ты очень красивая, особенно когда смущаешься. Ты знаешь это?
Не позволяя Энди возразить, София обнимает ее за талию и увлекает в сторону двери на террасу.
- Пойдем. Мне интересно, сможем ли мы дотянуться до звезд. А потом решим, стоит ли мне возвращаться домой.
Она выдерживает взгляд подруги, нежно улыбается, склоняется и легонько касается губами открытой кожи плеча.

 Отправлено: 13.04.09 22:32. Заголовок: Это она. Она - и это..

Это она. Она - и это самое страшное. Прикосновение губ отдается в теле знобящей дрожью. Десять лет назад Андреа стояла такая же растерянная, такая же беспомощная такая де простоволосая, в одной кружевной сорочке, смотрела такими же испуганными, трогательными, наверно, изумрудными глазам на своего первого мужчину. На человека, которому принадлежала, как предмет роскоши, как вещь. Это не оскорбляло. Не внушало отвращения - ни к нему, ни к себе. Только страх. Страх оказаться недостаточно хорошей и, в конечном итоге, оказаться на улице. Тогда, медленно отрывая взгляд от пола, переводя его на стоящего перед ней Ганса, она решила для себя, что будет самой лучшей. Самой лучшей и какой угодно, но она не окажется на улице. Ни из-за этого. Никогда. И не оказалась. Теперь рука Софи так легко, деликатно и трепетно коснулась ее талии и, увлекая объятием в сторону дверей, была так нежна и настойчива. А какой ей еще быть, черт побери?!
Нет. Андреа может быть слепа. Может быть слишком поглощена своими горестями, своими мыслями, радостью встречи. Но она не наивна. Чуть более чем. Пожалуй, Мадам Араго даст фору любой профессионалке. И теперь, когда ситуация из двусмысленной, неоднозначной, кажется, превращается в определенную и очевидную, она злится. На себя - за слепоту, за невнимание к человеку, которым дорожит. На Софи за то, что та, так долго молчала. Как долго?
Андреа знает, что делая первый шаг, увлеченная этим объятием, она принимает решение. Она может потом отпираться, и делать вид, что не понимает, но решение она принимает сейчас, отрывая он ковра атласный мысок туфли и выбирая, куда его поставить. И пока та парит в воздухе, женщина отдается интуитивному порыву. Иначе никак не решить правильно – вперед или в сторону? Еще можно отступить. Сослаться на усталость, завершить скомкано этот визит, раскланяться, расстаться, раствориться в венецианских улочках. Больше не видеться. Столкнуться случайно, здороваться, отводить взгляды, или смотреть в лицо и притворяться слепыми. Или и впрямь забыть и поддерживать милую дружбу, никогда больше не бросаясь на шею, так глупо и наивно, как она сделала это в шоколаднице. Или сдаться сейчас, пойти на поводу у порыва, у собственного впечатлительного тела, у своей фантазии и любопытства, которое многократно должно было сгубить эту кошку - и потерять подругу. Возможно, обрести в ней кого-то вроде, но потерять то, что было. Ведь так и будет? Ведь будет так?
Андреа вскинула голову, легко оставляя объятие на пороге комнаты. Темные локоны упали за спину, обнажая решительную четкую линию подбородка, алебастровую шею, хрупкие ключицы в острых гранях светотени. Извинилась без слов - необходимостью подхватить светильник - и взяла Софи за руку, крепко сжимая пальцы. Крепко своими - теперь ледяными, горячи на ощупь и дрожащими, почти неуловимо, пока они поднимаются по лестницам на верхний этаж Лацетти. К ее комнатам. Говоря о террасе, Андреа имела в виду ту, что принадлежит ее апартаментам – под самым небом Венеции. Теперь так двусмыслено.
Держит ладонь и лампу, ступая на ступень впереди Софи в беснующемся мареве теней. Она знает эту лестницу наизусть. Может пройти в темноте. Она и идет с вслепую, бессмысленно уставившись в сумрак перед широко распахнутыми глазами. Смотрит и не видит. Идет, словно увязая в густой вате. Андреа говорит о созвездьях. Голос звучит взволновано чуть хрипло. Срвается на высоких нотах. Но это все лестница и подъем. О Плеядах, об Орионе, о Южном Кресте… Дон Кинтана умел рассказывать о звездах над палубой, а она хорошо запоминала истории. Большую часть того, что она умеет, она умеет благодаря мужчинам, которые ее окружали. Вена подарила ей Ганса, Амстердам – барона, индийский океан – Бальтазара, слякотный Лондон – виконта, искристый Париж – Тома. Если Венеция подарите ей женщину, так ли это будет удивительно? Пламя колеблется, и бросается в стены. Рука дрожит. Андреа только надеется, что ей хватает самообладания не сжимать так сильно руку Софи, как она сжимает изогнутую ручку светильника. Ступенька за ступенькой, быстрыми шагами. Она не хочет. Не посмеет потерять единственного здесь друга, как бы оно ни случилось. Ничто в Софи ее не отталкивает, скорее наоборот. Внутренний свет француженки, ее внутренняя мелодия, удивительная гармонизирующая сила этой женщины всегда восхищали. Но теперь пытаясь увидеть ее, придумать ее по-новому… Господи, как нелепо четверти века от роду ни разу не подумать, каково это - любить женщину! Как любили ее все это время? Технически она может представить до какой-то поры. Но мысли путаются, и все неправильно. Андреа пытается выдумать, принять Софи, как мужчину, и это совершено сбивает с толку. Оборачивается коротко через плечо, вглядывается в профиль, в темные бездонные в сумраке глаза, в посадку корсажа, в изящество рук, в плавную танцевальную грацию ее движений, нежную, кошачью мягкость. Если все эти два года она любила женщину, никогда не подвергая это сомнению, любила в подруге женщину. Пусть и не придавая этому того смысла, который она сейчас пытается спешно осознать, перебирая воспоминания. Почему, придав этой женщине тело, Андреа собирается отнестись к ней, как к мужчине? Разве это честно? Разве правильно это? Разве не отнимает, ни умоляет такое отношение той восхитительной грации, того изящество, той упоительно жизнестойкости, той мудрости, которая восхищала ее все это время? Тогда какое право она имеет отказывать душе - нежно любимой, и уже давно принятой душе Софи - в удовольствии быть облаченной в кружевное и бархатное женское тело, только от того, что сама еще не знает, как выразить ему свое восхищение? Теперь она злится на себя, злится и твердит, что научится, что все ее страхи - лишь дань предрассудкам; что это совсем не повод потерять друга, потерять близкого лишь из неумения сделаться ближе. Ведь ее никто не торопит. Сейчас от нее, похоже, требуется лишь понимание, осознание и принятие.
Андреа толкает двери, и над женщинами распахивается изумительное чернильное небо, обсыпанное звездной пылью и крупным жемчугом, драгоценными фигурами на атласном фоне апреля. Прохладный бриз приносит с Адриатики соленую влагу. Каналы под ногами пестрят огоньками гондол, окна вокруг сумрачно поблескивают свечами. Стихающего города здесь почти не слышно, он словно вздыхает во тьме звуками далекого прибоя. Весенний шторм и новолунье. Узкий серп месяца и нежные взгляды созвездий.
Хозяйка ставит лампу на парапет террасы, берет подругу за руки и запрокинув голову по девичьи кружит, вглядываясь в ночное небо, задыхаясь собственной дрожь, и лунным светом. Она умет забывать, на время вычеркивать из сознания свою боль, свою печаль, свой таур. Магическим жестом превращая себя во что угодно. Сейчас в весталку. Больше не страшно. И еще не просто. Но я не отпущу тебя. Не теперь. Не отдам этому городу: этим улицам, этим каналам, этим окнам. Если я могу остаться здесь с тобой выше всего этого - на миг, на ночь и на вечность памяти - я не отдам тебя. Останавливается так же внезапно, как начала свой весталачий танец и приникает к груди подруги, теперь совсем открыто и доверчиво, утыкается носом под подбородок и так по-детски подталкивает вверх ее лицо.
- Смотри, Сафо! Смотри, какие здесь звезды!
И чуть отстраняется, все еще удерживая ее в объятиях, чтобы заглянуть в лицо, увидеть отражение этих звезд на дне непроницаемо-темных глаз. Хороши ли?

 Отправлено: 14.04.09 13:48. Заголовок: Метаморфозы… Ты всег..

Метаморфозы… Ты всегда была текучей, как ртуть. Красивой и опасной. Не приберешь к рукам, всегда ускользаешь. Не скроешься, заберешься в самые укромные уголочки души. А если растечешься – не соберешь. Сколько раз Софи наблюдала такие перемены. И как всегда, в такие моменты, она становилась спокойней. Словно в противовес. Чтоб остановить лавину, ее нужно встретить еще одной. Только отпущенной холодной и расчетливой рукой. И тогда никто не пострадает.
Тени колышутся и бьются о перила лестницы. Софи понимает, что выдала себя с головой, что проницательная Андреа не может не понять. И от того злится. Господи, только на что?
На это нелепое признание, или даже скорее демонстрацию чувств? На Софи, на себя? На ситуацию?
Софи ступает вслед за подругой и чувствует, как немеют пальцы, и глупая мысль: «Хорошо, что сняла кольца» Эта мысль возвращает в реальность, и Софи наконец-то вдыхает, чувствуя, как сердце бьется через раз, словно не справляясь.
И она слышит, что говорит Энди слушает и успокаивается, потому что голос ее звенит, словно натянутая стрела, но в нем только смущение и решимость.
Как давно я присматривала за тобой. Столько лет.
Терраса так неожиданно высоко над Венецией, а звезды так близки, что у Софи захватывает дух. И она снова теряет контроль и Энди подхватывает ее и кружит, кружит, а потом Софи нежно обнимает плечи Андреа, когда она так же резко останавливается. И горячее дыхание обжигает шею. И Софи открыто улыбается в ответ.
- Сафо… Как я давно не слышала такого своего имени. Только ты так можешь его произнести.
Она тянется и легонько касается подрагивающих губ подруги, словно стараясь забрать эту дрожь себе.
- Ни какие звезды не сравнятся с твоими глазами, милая. Но они действительно прекрасны. Я навсегда запомню Венецию такой.
Рука скользит по шнуровке корсажа и Софи крепче прижимает Энди к себе.
- Ты дрожишь… Хочется тебя согреть и успокоить…
Их платья топорщатся, и под них заглядывает проныра - ветер.
- Как же меня раздражают эти доспехи.
Софи не громко рассмеялась.
- Похоже я не выпущу тебя сегодня из рук, милая. А ведь поздно уже. Позволь сегодня побыть твоей камеристкой.
Софи легонько царапнула по тугой шнуровке.
- А потом я укутаю тебя в одеяла и расчешу твои волосы, - она шепчет склонившись к самому уху.

 Отправлено: 14.04.09 22:08. Заголовок: Прикосновение губ та..

Прикосновение губ так естественно и так необычно теперь, когда Андреа пытается придать ему какое-то иное значение. Качнулась назад и прильнула, устыдившись. Она ведь решила. Решила. Потом она, возможно, поймет, прочувствует, как это – любить женщину. Но сейчас нужно просто принять это как урок. Прикосновение за прикосновением. Кожу - дюйм за дюймом. Волосы, глаза, губы. Нежные и тающие от каждого касания, так не похожие на мужские. И прекрасные именно этим несходством.
- Постой. Постой. – Предупредительно касается плеча, испугавшись скольжения ноготков по шнуровке. - Будет славно, если кто-то увидит, как красивая женщина расшнуровывает мне корсаж на террасе в то время, как я, надо признать, ношу траур. - Отводит взгляд и возвращает. Траур она не носит. Тосковать Андреа будет много дольше, а черный ей не к лицу. Так к чему маскарад? – И потом корсеты мне нравятся. – Пальцы скользят от талии Софи вверх, по косточкам корсета, и отрываются, не достигнув груди. – Мне нужно, чтобы мен защищали и удерживали, иначе я пугаюсь и начинаю вести себя дурно. – Тень улыбки прячется в изгибе губ. Глаз она не поднимает. - Но тебе я охотно помогу, как только отпущу ту камеристку, что у меня уже есть. Подожди немного.
Пальцы проходятся по рукаву, прощаясь. Быстрыми шагами Андреа идет к дверям террасы, оборачивается через плечо, словно не веря, что Софи все еще там. Теперь она спешит. Неудобно заставлять гостью ждать. Колокольчик зовет камеристку. Хозяйка проходит через анфиладу комнат, чтобы встретить девушку в будуаре, и велит приготовить спальню для гостьи - как бы там ни сложилось! - согреть воду для купания и не принести вино… и фрукты… и… что еще?... Конфеты? Что угодно! Mio Dio!… Никогда не бывала такой растерянной любовницей.
Неужто первый раз замужем?
Приготовления займут какое-то время.
Отражение в зеркале настолько неправдоподобно, настолько не похоже на нее.
Нелепо.
Мадам Араго открывает сандаловое бюро и достает початую бутылку коньяка, чудесного сладковатого, пахнущего травами и виноградом. Там же находится серебряная стопка с изящной резьбой и чернеными цветочными узорами. Наполняет стопку до половины и, мельком глянув в зеркало, пьет залпом. На глаза набегают слезы, но уже через несколько секунд тело становится легче и послушнее. Она знает, как умеет быть изумительно вульгарной и податливой, когда пьет, но сейчас это было бы очень кстати. Хотя бы на половину того. Убирает в ящик бюро стоящий на нем дагерротип мужчины. Она не испытывает вины. Муж и любовники – несопоставимые вещи. Покойный супруг и женщина… Это смешно. Она только не хочет его огорчать. Возвращает взгляд к бутылке.
А… К дьяволу вино!
Находит в бюро вторую стопку. Ту, что обычно стоит против зеркала. Пить в одиночестве – дурной тон. Но не пить же со слугами! Душеприказчик тоже не компания. Пока. Пока она ему еще не верит. Забирает все это и по дороге обратно подхватывает с кресла огромную кашемировую шаль, теплую и нежную. Андреа привыкла заворачиваться в нее, сидя на террасе в предрассветных сумерках. Ночи здесь все еще прохладны. Вернувшись, бросает шаль на стоящую под звездами там софу. А бутылку и стопки – рядом с ней, на небольшой столик с изящными коваными ножками.
- Я пью, - поясняет, подходя к Софи достаточно близко, чтобы отпустить руки ей на талию, нащупывая уже знакомый китовый ус корсета, словно ища опору, тихонько тянет шнуровку корсажа, ослабляя ее, петля за петлей, но не распуская. – Сейчас больше обычного. Составь мне компанию, если захочешь. Мне нужно немного разобраться в том, что происходит. В том как.
Накручивает на палец длинную прядь волос и, оставив кисточку, проводит ею по щеке Софи, словно беличьей кистью рисуя контур лица.
- Я многого не понимаю. Как давно? Почему так?
Кисть скользит вниз по шее, к ключице, и ласково щекотно дразнит.
- Расскажи мне, с чего все началось. А я расскажу тебе про мои созвездия над Лацетти.
Андреа поднимает глаза к небу.
- Здесь самые волшебные звезды во всей Венеции.
Отпускает локон и под тканью платья расстегивает пару верхних крючков корсета. Сейчас носят переднюю застежку. А шнуровка сзади предназначена лишь для того, чтобы регулировать объем. Так просто все это знать. Так просто, что можно почти не смотреть, что делаешь. Теперь Софи будет легче дышать, только и всего. Сейчас в этом жесте нет ничего сверхъестественного. Она сделала бы тоже на приеме, пожалуйся подруга на духоту. Обмороки, право слово, не всегда к месту. Тут легко друг друга понимать.
- Видишь там на востоке пояс из трех молочно-голубых звезд? – Прозрачный ее взгляд все также возведен к небу. – Это пояс охотника Ориона.
Губы теплым дыханием, едва уловимо касаются скулы, высоко, почти у самых ресниц, там, где коже особенно нежная.
- Минтака.
Название трепетной дрожью запечатлелось у края брови.
- Альнилам. – У внешнего уголка глаза – бархатно на выдохе. – Жемчужный пояс.
- И Альнитак. – Чуть ниже - прикосновение на секунду замирает.
Сжимает руку подруги и осторожно гладит ладонь, прежде чем потянуть ее в сторону софы.
- Идем?

 Отправлено: 15.04.09 00:54. Заголовок: - Я не собиралась эт..

- Я не собиралась это делать на террасе.
Щеки вспыхнули, и контролировать себя уже не представляется ни какой возможности. А самое главное – необходимости. Руки Энди, они кажутся горячими, даже сквозь одежду.
- Ты права, камеристку лучше отпустить. Я сделаю ее работу значительно лучше. И ты справишься с моим платьем, я уверена.
Андреа уходит, оставив теплый след на руке. И Софи становится очень одиноко, словно каждая звезда Венеции начинает жечь холодом. Траур… Действительно… А, я… Она кусает губы, нервно сжимает перила и всматривается в блики на воде. Все так не вовремя. Впрочем, все самое главное в нашей жизни случается не в нужном месте и не в нужное время. Это так не правильно, пользоваться тем, что она нуждается в поддержке. Что движет ею сейчас? О, эти ужасные сомнения. Они отравляют существование. Но насколько сложнее Энди? Софи глубоко дышит и ей тесно. Тесно не только в этой одежде, тесно в этом городе, в этом мире. Она не хочет быть там, где плохо любимому человеку. А она идет уже обратно. И побелевшие пальцы отпускают перила. Держаться больше не за что. И не зачем.
- Пьешь?
Софи вздрагивает, когда пальцы Энди скользят по шнуровке и становится свободнее. Это такой интимный и позволяющий жест.
- Разобраться…
Софи чувствует, как кожа покрывается мурашками от щекочущих прикосновений и на секунду прикрывает глаза.
- Что? Мы встретились. Как? Не случайно. Это предопределено… Я фаталистка, ты же так давно меня знаешь. Как давно… Мне кажется, столько, сколько знаю тебя. С первого пересечения наших взглядов…
Софи осекается, когда Энди цепляет крючки и становится еще свободнее. Она словно подтверждает разрешение. И от этого кругом идет голова.
- Андреа…
И снова осекается, когда губы скользят по ее лицу. Смелая моя, замечательная. Руки зарываются в роскошные волосы и Софи перебирает их, пропуская между пальцев.
Она почти ничего не слышит, только чувствует и понимает, что Энди ее приняла. Нет. Пока хотя бы не отталкивает. Перебирая в памяти камешки воспоминаний, Софи точно знает, что Энди может спохватиться в любую минуту. Но… Этот голос чарует, и уводит за собой. Пальцы поглаживают руку Софи.
- Конечно, идем.
Она идет за Андреа и останавливается у столика. Наливает две полные стопки. Одну протягивает Энди.
- Я с тобой. Всегда была. Буду, если позволишь.
Вдыхает запах напитка и выпивает, чуть задохнувшись. И улыбается повлажневшими глазами.
- Ты всегда умела рассказать так, что тебе верили безоговорочно. Но эти звезды на самом деле станут для меня волшебными. Для нас. Но они так недосягаемы.
Софи смотрит с грустью и надеждой.
- Знай. Я не хочу потерять тебя. И ради этого я соглашусь и смирюсь с любым твоим решением.
Она обнимает Эндт и целует уголок губ, крепко прижимает к себе.
- Будет жутко неудобно в этих нарядах. На этой софе. Вдвоем.
Она смотрит внимательно, а затем увлекает Энди в комнаты, свободной рукой расстегивая оставшиеся крючки на своем платье.
- У тебя ведь найдется во что укутаться? И мне и тебе.
И пресекла все попытки возразить.
- Милая ты знаешь меня так давно… Ведь так?

 Отправлено: 15.04.09 21:08. Заголовок: Есть во взгляде Софи..

Есть во взгляде Софи что-то болезненное, какая-то отрешенность, неуверенность, страх, что-то еще... Словно ей приходится все время удерживать себя, мучительно душить свои порывы, стараясь сохранить деликатность, и это не всегда удается. Но попытка достойна благодарности. Андреа позволяет себя увести, хотя на открытой террасе и чувствует себя много свободнее. Вслушивается в голос Софи, силясь понять, что именно и как чувствует подруга, какова новая этика и эстетика, предложенная ей, каким правилам следуют в этом новом мире. Стараясь не пожалеть о содеянном, но и не оттолкнуть только от неожиданности. На вкус Андреа, подруга спешит, не позволяет ей почувствовать разницу, понять, что именно предстоит. И если мужчина может превратиться из друга в любовника, раз поплотнее приперев ее к стене – превратиться качественно, в ее ощущениях, быть принятым по праву сильного – то с женщиной это вряд ли возможно. Мадам Араго слишком хорошо знакома с собственными желаниями, чтобы так просто принять новые правила, которые могут идти вразрез.
- Давно. Но теперь мне придется придумывать тебя с самого начала, достраивать твой образ, наполнять его новым отношением. – Голос ее звучит ровно и от того сейчас кажется не то строгим, не то примирительным. – Побудь сегодня моей гостьей. Я попросила приготовить для тебя комнату и ванну. Виола тебе поможет. Это не займет много времени. Я к тебе приду. Потом.
Останавливается и берет Софи за руки.
- Софи, я знаю, что влюбленность оправдывает все, и знаю, почему ты меня торопишь. А ты торопишь меня. Мои руки сейчас движутся быстрее моего понимания и моих ощущений. Ты не желаешь упустить что-то возникшее. Но я не желаю жалеть завтра о том, что сегодня, сейчас, боюсь спать одна. И не желаю отвернуться от этого по осознании. – Да, это так, и лучше, если Софи будет понимать это с самого начала. Возможно, после все измениться, но не сейчас. - Дай мне время привыкнуть и почувствовать, какого рода чудо происходит со мной. Тогда я буду приходить к тебе сама. Первая. Я уже не в том возрасте, чтобы стесняться собственных желаний, но уже не в том, чтобы делать что-то, в чем я не чувствую вкуса. Пока.
Темные глаза ее сейчас не просят и не требуют, смотрят открыто и серьезно в лицо подруги. Чуть сжимает ее пальцы, касается губами изгиба ключицы и отходит только для того, чтобы Софи могла теперь увидеть себя в зеркале. Проходя за спиной подруги, замирает и скользит легкими пальцами с обеих сторон лица. От висков. Вдоль изгиба шеи и по плечам. Движение замирает у края проймы.
- Пойдем выберем тебе рокетти. Я действительно их люблю. Пеньюары, корсеты, кружева, шелк, атлас, парчу и бархат. Вряд ли я смогу отказаться от этого. Я не знаю, ждешь ли ты от меня какого-то сходства с мужчиной, находишь ли его.
В зеркальном отражении Андреа открывает за спиной Софи дверь, ведущую из будуара в гардеробную и замирает на пороге.

 Отправлено: 17.04.09 23:14. Заголовок: Испугала все же… Гу..

Испугала все же…
Губы Софи трогает мягкая улыбка.
- Прости меня, Энди.
Она идет вслед за девушкой и не жалеет. Не в характере мадам Милле сожалеть о содеянном. А еще она счастлива, что Энди именно такая. Что она так серьезно ко всему относится. Такая странная смесь в ней. То в омут с головой, то желание разобрать все по косточкам.
С мужчинами проще, правда?
- Не нужно ничего придумывать, Энди. Я не изменилась, не стала другой и у меня не вырос хвост, чтоб им щелкать.
Софи очень хочется разбавить эту серьезность. И она легонько сжимает пальцы подруги.
- Ты ничего не обязана менять. Ты ни чем мне не обязана. Ты не обязана соглашаться с тем, что я говорю. Это не изменит моей любви к тебе. Слишком много ей лет. Хотя. Это может изменить все для тебя.
Энди останавливается и Софи снова не может сдержать улыбки глядя в такое серьезное лицо Андреа.
- Конечно гостья. Все мы по сути гости тут, под этими звездами.
А Энди говорит. Тихо и слегка запинаясь и от того, что она говорит больно. И Софи первый раз задумывается о том, что чувствует мужчина, когда ему отказывают. Ее сердце словно под ножом у закройщика.
Что же теперь вы сошьете из этого сердца, Мойры. Кто сейчас управляет моей судьбой? Сама?
Они останавливаются у зеркала.
Потом… Что будет в это "потом"?
И Софи становится страшно. А это не так часто с ней случается.
Легкие касания, словно компенсация. Слабое утешение, стежки, которые не успевают закрыть кровотечение. Но это ничего. Софи понимает, что не хочет терять. Она скорее всего позволит себе истечь кровью.
- Энди… При чем тут твое сходство с мужчиной? Я не хочу видеть тебя другой, никогда не хотела. Ты это ты… А я это я…
Софи смотрит на растерянную девушку через отражение и улыбается.
- Это я не люблю обилие рюш. Но я мастерски это скрываю.
Она рассмеялась.
- Но это не значит, что я не люблю комфорт и шелк. Мои линии проще. Мне так приятнее. Только и всего.
Софи выбирает шелковый пеньюар и поворачивается к Андреа.
- Я пойду к себе, милая. Переоденусь.
Она делает шаг в сторону. И останавливается.
- Я все изменила, правда?
Вскидывает глаза и всматривается в лицо Энди, такое родное, близкое.
- Это всегда делала ты. А теперь я.
Софи прикусила губу.
- Прости.
Светло улыбнулась и пальцами накрыла место, которого коснулась губами Андреа.
- Все будет хорошо. Так где моя комната?

 Отправлено: 18.04.09 10:35. Заголовок: - Ты все изменила. П..

- Ты все изменила. Правда. – Опускает глаза. – Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. Принять. Не огорчайся и не бойся.
Андреа следит, как подруга выбирает рокетти.
- Я люблю тебя, Софи. Так или иначе. И сейчас для меня важно сохранить это. Сейчас это все, что у меня есть. И, возможно, более, чем достаточно, чтобы жить. Если я утром пожалею о содеянном у меня не будет надежды. Выбора. Только молчаливые попытки ежевечернее убивать себя в этом восточном соборе. Не знаю, сколько я так протяну. Может несколько лет. Моя жизнь сейчас удивительно бессмысленна. У меня есть все, и ничего нет. Нет цели. А значит, нет будущего. Но мне слишком много лет, чтобы начинать сначала. Если бы я могла начать для тебя… с тобой, я бы справилась. С тобой - так или иначе. Я знаю, что поступаю эгоистично. Но сейчас это не я для тебя. Это ты для меня. Ты нужна мне, Софи. Порой просить о помощи самого близкого человека – самое невыносимое испытание.
Подходит, не поднимая глаз, и горячо обнимает девушку, держащую бесконечность шелка и кружева. Отстраняется. Смотрит. Не дает ей освободить рук. Прижимается крепче. Кончики пальцев скользят по спине над краем корсажа. Капля за каплей впитывая бархатное тепло кожи. Прикрывает лопатки ладонями, словно хочет почувствовать, как под кожей трепещут крылья, и не дать им прорезаться. Оставить ее земной. Небезгрешной. Непорочной. С ее удивительной чувственностью и тем бесстрашием, с которым Софи открывает сердце. Прикасается губами к шее. Неуверенно. Потом крепче. Позволяя горячему дыханию растекаться по коже. Чуть выше. К щеке. Так и не вернув взгляд Софи. К контуру губ, обходя его короткими трепетными прикосновениями. Дрожь ресниц. Пальцы поднимаются к плечам. К ее груди так легко прижиматься. Так спокойно.
- Помоги мне, Софи. – Шепот в губы. Едва уловимый. Но движение помогает читать слова. Пить сладким порывистым выдохом. – Помоги мне сейчас забыть все так, чтобы завтра я знала, для кого просыпаюсь.
Отстраняется, все так же не глядя.
- Я тебя провожу. Комнаты напротив моих.
Не прикасается больше. Просто идет чуть впереди, пересекает коридор. Открывает двери. Комнаты уж готовы. В будуар уже принесли воду, и горничная хлопочет над медной ванной.
- Когда вы здесь все закончите, можете на сегодня быть свободны.- Горничной.
По пути к выходу, касается пальцев Софи и поднимает глаза. Как будто хочет что-то сказать, но смешение чувств слишком велико, чтобы по-настоящему понять, что именно у нее на душе.
- Через полчаса. – Одними губами.
Андреа выходит, направляясь к себе, чтобы позволить раздевать и купать себя, чтобы смотреть в зеркало и пытаться понять… Но уже знает, что решила.

 Отправлено: 18.04.09 15:50. Заголовок: На самом деле времен..

На самом деле времени совсем не нужно...
Софи слушает, а ее пальцы теребят шелк и перебирают кружева. Почему, когда сложно, так хочется занять руки, хоть чем-нибудь. Софи вздрагивает, услышав «люблю» и поражается остроте восприятия. Такое обычное выражение для подруг, в котором обычно столько искренности, тепла и поддержки, сейчас воспринимается словно прокол раскаленной иглой. Страшно, больно, мучительно и сладко… Дыхание сбивается, а Энди говорит…
И Софи не задумываясь кивает, и глаза влажные и она несколько раз прикрывает их, чтоб прогнать предательские слезы. Сколько знаю тебя, я всегда была для тебя. Так уж повелось. Ты просто не видела этого. Я не позволяла тебе, гордячке, это увидеть. Как же можно, чтоб Энди была зависима? Хоть в чем-нибудь.
Тяжело просить… Ты права…
Дыхание Софи сбивается, когда Андреа приникает к ней и так отчаянно отдает тепло своих губ.
Софи молчит. Тут слова лишние. Она улыбается в губы и не отводит взгляда. Пусть Андреа не смотрит. Но она чувствует уверенность подруги, ее спокойствие и улыбку.
Сейчас действительно все для тебя, милая.
И Софи не предпринимает попыток остановить девушку. Давая понять, что она в праве решать. И тот час же ступает за ней в след. Как всегда, когда она была рядом. И тем более, когда они вместе сейчас.
Дверь в комнату распахивается и голос Энди, такой к которому привыкла Софи. Спокойный и не терпящий возражений. Властность у тебя в крови, милая.
И снова не может не улыбаться. Теперь она точно знает, что готова принять любое решение этой отчаянной девчонки. Да, им не так уж и мало лет, но и совсем не много, чтоб позволить миру убить в себе жажду жизни.
- Через пол часа. Хорошо.
Она улыбается в след и прикрывает дверь. Проходит в комнату, шурша юбками, и отдается в руки камеристке. И пока та разоблачает ее, прикрыв глаза, вспоминает прикосновения рук Энди. И кожа покрывается мурашками. Шпильки долой из волос, а перед глазами локоны на плечах Энди. Теплая вода ванной, словно ее дыхание на коже. Девушка знает свое дело, а Софи ей не мешает. И вот уже тело ласкает шелк рокетти, а волосы влажной волной лежат на плечах и благоухают травами. Девушка убирает, складывает в корзину влажные полотенца и замирает.
- Вы свободны. Спасибо.
Дверь прикрывается и Софи скользит пальцами по флакончикам на туалетном столике. Выбирает один, вдыхает пряный, не сладкий запах и наносит его себе на пальцы. Задумчиво растирает масло между ними и зарывается рукой в волосы. Ей нравится, когда пахнут волосы. Потом подходит к окну, снова касается рукой шеи и улыбается. Улыбается звездам, которые смотрят на Венецию. Улыбается с благодарностью.
Чтоб там не решила Энди. Она точно знает, что не потеряет ее. И ее уверенности хватит на них двоих. Всегда ведь хватало, правда? И звезды улыбаются ей в ответ.

 Отправлено: 19.04.09 13:36. Заголовок: Вы созерцаете звезду..

Скрытый текст

Вы созерцаете звезду по двум причинам: потому, что она сверкает, и потому, что она непостижима. Но рядом с вами — сияние более нежное и тайна более глубокая: женщина. В. Гюго

Она уже отпустила камеристку. Заперла за ней дверь, отделяя себя от мира. Она сидит у зеркала и расчесывает влажные волосы. Темнее пряди вьются, принимая и отпуская инкрустированный перламутром костяной гребень. Смотрит на себя в зеркало и понимает, что алкоголь не приносит облегчения. Что мысли чисты и четки. Нет толку думать о принятом решении. Она только встревожена собственной неопытностью и непониманием природы предстоящего и так же точно своим желанием прижаться к Софи, ощутить успокоительное тепло ее тела, умиротворяющую плавность ее движений. Ее сходство с матерью, ее близость подруги, ее упоительное и вызывающее прилив гордости сходство с ней самой, с Андреа. Ее можно любить так же, как она любит себя, всей душой, всем сердцем, воплотить в ней мечту о себе, более мудрой, более сильной, более уверенной, сотканной из вулканического всплеска оникса, прохлады луной заводи и звездного света. Любить в ней себя и ее в себе – величайший трюк эгоизма, присущий любому чувству, в этом особенно очевиден.
Ладонь мягко опускается на ручку двери, прижимая, удерживая, беззвучно открывая. В сумраке свечей Софи стоит у окна.
Пальцы Андреа беспомощно скользят по косяку темного дерева. Она проходит бесшумно. Каблучки домашних туфель, на восточный манер, синей, тканой золотом парчи, тонут в мягком ворсе персидских ковров. Летящий подол темно-синего атласа, отороченный чернильно-золотым кружевом индийской тафты, обвивает изящные щиколотки, добавляя коже сияющей жемчужной белизны. Атлас, легкий и стремительный, струиться, переливаясь, очерчивая контур и движение текучими тенями и внезапными розовато-лунными бликами, при каждом шаге маня ослепительно-белым шелком и венецианским кружевом ночной сорочки, скрывающим кисти у бесстыдного края тафты, украшающим глубокую, стянутую шнуром горловину. Шелк поет голубовато-розовыми, фиалковыми тенями и цветостлетениями. И такие же иссиня-туманные всполохи, бегут вверх по стекающим к талии темным волнам ее волос, еще влажным и источающим нежный, едва уловимый аромат ванили.
Итальянка, неслышная, невесомая, подходит сзади, обнимает плечи подруги, прижимаясь всем телом, желая растворится в тепле, деликатно пропитавшем одежду. Доверчиво приникает щекой к каштановым прядям, укрывающим плечи Софи, пальцы чуть заметно сминают шелк. Она мягко отводит темные локоны и согревает дыханием шею подруги, тревожа темные прядки за ухом.
- Моя гостья.
Терпкая хрипотца выдает волнение, выдает сам шепот, бархат губ у изгиба ушной раковины призван был доставить резонанс беззвучным, отдать его коже теплым импульсом, поселить его в сознании нежданной догадкой, внезапным озарением, сообщить одному телу секрет другого только прикосновением.
Пальцы скользят вдоль ворота, отодвигая, предлагая губам изгиб шеи там, где он плавно перетекает в линию плеча, божественный, алый и перламутровый в переплетении свечного пламени и лунного света. Растопленным воском в горячем приливе выдоха, кожа отдает свой естественный аромат, как закатный цветок, одурманенный солнцем. Упоенные губы, делаются капризней и требовательней, пуская по телу горячую волну.
Каково тебя чувствовать себя желанной? Чувствуешь ли ты, так же, как я? Лижут ли языки пламени кончики твоих пальцев или обжигающей вспышкой опаляют и тело, и разум? Свиваются ли дрожащей змеей в чаше бедер или терзают сердце сладостным удушьем? Я еще не умею любить тебя. Но я умею любить. Разве это не достаточный талант, чтобы заставить твои губы таять улыбкой, чтобы заставить твои глаза сиять отраженным светом звезд, к которым сейчас обращен твой взор, так, словно это вечное небо и эти лучезарные звезды светят со дна твой души, из глубин твоего сердца?
Губы продолжают свою горячую и сладкую, тягучую, словно нуга, игру, продолжают свой жадный, безмолвный разговор вдоль шеи, оставляя рунические следы-ожоги, запечатывая, завораживая, обманывая и раздирая душу своей мучительной искренностью.
Я немногого потребую за свою любовь. Я потребую все. До последней капли. Не сразу. Постепенно. И отдам все. Позволю иссушить себя, выпить и наполнить заново. Наполнить тобой. Ты всегда говорила, что любить больно. Любить легко. Так же легко, как умирать. Когда мы есть, любви еще нет, когда есть она, больше нет нас.
Пальцы стискивают нежный шелк на плечах, будто желая уловить в тепле ее кожи невидимую Андреа дрожь черных ресниц, скрывающих бессильно-влажные вишневые глаза Софи, услышать, очертание приоткрытых, опаленных выдохом губ, узнать за секунду до движения - до того, как Софи откинет голову - узнать, как звездный свет обольет ее лицо.
- Моя Сафо.
Реки волос сливаются во тьму разного оттенка.

 Отправлено: 19.04.09 21:09. Заголовок: Что-то меняется… Неу..

Что-то меняется… Неуловимо… Словно воздух становится гуще. Словно время пропускает пару ударов секунд. Словно звезды забыли, что когда они смотрят вниз, кто-то поднимает голову вверх и смотрит им в глаза. Засмотрелись.
Губы Софи приоткрываются, и воздух замирает между ними. Он забыл, зачем он здесь. Никто уже не помнит почему. Просто все стало иначе. Мир растерялся. Так бывает, на секунды… Секунды, которые иногда становятся вечностью. Потому что потерялись. И кто их найдет? И когда?.. Вот вопрос.
Но в этой комнате ни кому нет дела до потерянных секунд. Даже звездам, которые засмотрелись с небес.
И Софи тихо выдыхает, когда чувствует. Чувствует тепло. Всем телом. А потом ее пальцы. А потом мурашки убегают вниз и прячутся за локтями. Софи не двигается и лишь чуть вздрагивает, услышав голос.
- Ты пришла…
Она позволяет Энди мучить себя. Сладко и от того безнадежно. Истома разливается по телу. Софи понимает, что должна… Что должна? Под жаркими прикосновениями она теряет голову. Не помнит, не хочет понимать… Только чувствовать.
Руки опираются о подоконник, и это ощущение совсем не нравится Софи. Оно чужое. Не правильное. И от этого становится чуть легче. Совсем немного. Но этого ей достаточно.
- Твоя… Ты даже не представляешь, как давно, твоя…
Она поворачивается, позволяя пальцам Энди увлечь с плеч шелк. Она поворачивается и оказывается лицом к лицу со своим мучителем. Она смотрит полными любви глазами. И ей страшно. Вместо Энди. За нее. Потому, что Энди не умеет бояться. Особенно когда ей совсем страшно.
Родная…
Софи всматривается в любимую зелень глаз, в такие знакомые очертания губ и скул. В этот с вызовом звездам, вздернутый подбородок.
Энди. Ты всегда уверена, что справишься…
В глазах Софи нежность. Она заставляет страсть отступить.
Я не сомневаюсь, что ты справишься… Но, родная… Мне нужна твоя любовь, а не твой страх…
- Ты никогда не потеряешь меня… Пока я живу. Начнем с этого. Хорошо?
Софи позволяет себе обнять плечи Энди и чувствует, как та вздрагивает. Прижимает ее к своей груди и несколько секунд согревает теплом. Потом приподнимает рукой подбородок и целует. Целует страстно, безжалостно, сминая нежные губы, проскальзывая между ними языком, касаясь зубов, и прикусывая. Не позволяет отстраниться, наконец-то демонстрируя свою силу. Силу своего желания. Но это всего лишь мгновения. И вот губы мягче, а язык только собирает сок. И только уголок губ ощущает прикосновение. Софи не отпускает Энди из своих объятий, пока не чувствует, что уже можно. Потом тянется к пледу на софе и укутывает плечи Энди.
- Я думаю, что на террасе звезды будут еще ярче. Как думаешь, нам хватит одного пледа, чтобы согреться?

 Отправлено: 20.04.09 12:00. Заголовок: Удивительно, но пока..

Удивительно, но пока нет никакой разницы. Кроме скользящего под пальцами шелка, кроме таящей под ним нежности, гладкости ее кожи, кроме пряного, полынного аромата ее волос, аромата, хранимого ее пальцами… Больше никакой разницы. Нет ничего страшного. Все тоже. И другое. Так же и иначе. И взгляд. Никогда не бывает у мужчин такого взгляда. Ни в самые страшные, ни в самые страстные моменты не бывает у мужчин такого взгляда. Ни на долю секунды на пике иступленной нежности не умеют они так смотреть. Умеют иначе. У Софи невыносимый взгляд. И если верно сказано, что Бог есть любовь, то попробуй заглянуть в глаза Всевышнему прежде чем он склонится к твоим губам… Хочется, обнять ее бедра и соскользнуть бессильно по гладкому шелку в спасительное равновесие ковров, целовать невесомый подол и заклинать: «Возьми меня и делай, что хочешь, потому что я верю». Не «тебе» - «в тебя». В этот твой взгляд. Что написано на лице Андреа в этот момент? Подруга только привлекает ее к себе, доставляя нежданную и такую необходимую опору, укутывая нежной своей теплой аурой. Нет, Софи не из тех, кому понравилось бы видеть любимых коленопреклоненными. А вот Андреа – да. Смирение возвышает, а послушание подобно мудрости: оно избавляет от сомнений и внушает душе покой. Поцелую так легко отдаваться, не противиться поначалу, опустить ресницы, отрешиться и позволить телу уступить, раствориться в пленительном, настойчивом скольжении, поддаться лихорадке, разливающейся по телу жаркой дрожью, уступить головокружению, удержаться на кренящейся грани реальности, крепче сжимая объятия, задохнуться пьянящей близостью и упустить... потерять. Утешительный таящий след заставляет возвращать одурманенный взгляд, силясь выровнять сбившееся дыхание и быть укутанной, словно лихорадка и впрямь не пройдет сама.
- Я не думаю о том, что могу потерять тебя. Если я начну думать об этом, я потеряю тебя раньше - в собственных страхах и сомнениях. – Смотрит в лицо Софи так открыто, как только сможет смотреть человек, не вполне еще отдающий себе отчет, на каком он свете. Ловит ее руку, переплетает пальцы и прижимается щекой к тыльной стороне ладони. - Клятвы еще никого не сделали ближе, Сафо.
Щека скользит бархатом, отдавая рукам четкий контур скулы и твердое очертание подбородка, тепло приоткрытых губ. Взгляд снова делается дремным, несбыточным… Прячет негу под вуалью ресниц.
- Желание гостя – закон. – Линия растворенных губ изгибается в озорном лукавстве, взгляд возвращается на мгновение своенравным блеском. Андреа отводит темную прядь от лица подруги. – Желание гостьи – священное предписание. Но я не хочу отпускать тебя в апрельскую ночь с влажными волосами.
О своих собственных, таких же влажных она умолчала.
- Звезды ничуть не хуже, если любоваться ими с кушетки. – Едва уловимое скольжение свободной руки в сумраке в сторону соседнего окна и стоящего у него изящного диванчика.- Но если ты хочешь, идем.
Щека прекратила свою доверчивую ласку, и Андреа опустила ладонь подруги, не отпуская, только готовясь принять любое ее решение.

 Отправлено: 21.04.09 20:49. Заголовок: Она не делает попыто..

Она не делает попыток остановить Энди. Слишком хорошо знакомо это ее выражение глаз. Ты всегда стараешься понять. Сравниваешь? Наверное, так для тебя проще.
Сердце сжимается от нежности. Так легко читать жесты и движения тела, когда столько лет рядом.
Софи кутает Энди в плед, но даже сквозь ткань слышно, как вздрагивают ее плечи.
- Ты права, милая, только подумав о том, что бы проверить на прочность китайскую вазу, мы миримся с ее потерей.
Рука ощущает тепло щеки. А пальцам так уютно в переплетении, словно только там им и место.
Слова Энди справедливы. Справедливы и от этого больно. Возразить нечего. Да и не нужно. Они обе знают цену потерям не понаслышке. И не раз слышали пустые обещания. К чему слова, когда рядом такие глаза. Зачем слова, когда дыхание сладкое и от него кружится голова. Слова не нужны, когда можно попробовать на вкус губы и чувствовать, что желают распробовать тебя.
Софи тянется за рукой, за ее теплом, за этими искорками в глазах любимой.
- Хорошо бы, если бы ты совсем не отпустила меня…
Она шепчет на выдохе, но после этих слов дышать становится легче, почему то.
Ей всегда тяжело давались просьбы.
Гостья… Софи предпочла не услышать. И улыбнуться на слова о предписаниях. Где сейчас правила, у какого сатира под хвостом?
Софи улыбается и от этого от уголков глаз к вискам разбегаются еле заметные морщинки.
Смотреть на звезды с тобой… Сколько вечеров я спрашивала у этих звезд видят ли они тебя. Я так скучала, моя хорошая…
Она зябко поводит плечами, внезапно почувствовав влажность собственных волос, и вдруг увлекает Энди за собой, к кушетке. Хочется тепла, одеял и покоя. Но она не решится увлечь ее в постель. Не сейчас… Не возможно… Кончики ушей вспыхивают и Софи срывает одеяло с постели, может излишне резко и от этого ее щеки заливаются краской. Она оборачивается и смотрит в глаза Энди. И смеется не громко и очень искренне. Даже не сомневаясь в поддержке. Ни на секунду. Устраивается на кушетке и тянет на себя Энди, усаживает ее к себе спиной и кутает обоих в одеяло. Утыкается носом в плечо у основания шеи и вдыхает запах, а потом возвращает дыхание поцелуем, жарким и долгим, так что розовеет кожа.
- Я так счастлива, сейчас Энди.
Софи аккуратно высвобождает волосы Андреа из под пледа.
- Я обещала расчесать тебе волосы…
И пропускает прядь волос сквозь свои пальцы.

 Отправлено: 22.04.09 09:58. Заголовок: Мне так хорошо, так ..

Мне так хорошо, так тепло смотреть, как ты радуешься, как пробуешь свои шансы, как ищешь свои границы, как находишь свою опору и дальше движешься вдоль каната, служащего перилами веревочного моста над пропастью. Хрупкая и решительная, бросающая вызов. Светлая моя, добрая моя, Софи. Я знаю, что каждый должен пройти своим путем, даже если все наши пути приведут нас к одному итогу. Я - твой мост и твоя пропасть. Я – бьющаяся глубоко под ним горная стремнина, я – закатное небо над твоей головой, я - влажный ветер в твоих волосах. И я буду здесь с тобой и для тебя всю дорогу до твоей цели. Я – худшее и лучшее, что может здесь и сейчас случиться с тобой. Я - твой шанс, и твои границы, и твоя опора. И пока ты идешь, я обнимаю тебя. И что бы ты не думала, я знаю, что не может случится ничего дурного.
Андреа отняла пальцы подруги от волос и забрала ее руку себе, укутывая свои плечи объятием. Накрыла ладонями на груди, так чтобы Софи чувствовала биение сердца, и откинула голову ей на плечо. Нежно-оливковый ее взгляд излучает спокойное теплое сияние, оно озаряет лицо, светится под кожей, стекает с кончиков пальцев. Оно так естественно ей присуще. Итальянка мягко коснулась губами лица Софи, еще раз и еще, прокладывая путь легкими выдохами от подбородка до края скулы.
- Я не знаю, что будет в этом «совсем», но каждое «сейчас», когда ты можешь сказать, что счастлива здесь со мной делает это «совсем» более вероятным.
Опустившиеся ресницы щекочут щеку Софи. Андреа гладит ее пальцы и улыбается какой-то своей текучей мелодией.
- Я принесу тебе гребень. – Предлагает, но никуда не идет. Только ресницы скользят по щеке вверх и снова вниз

 Отправлено: 22.04.09 20:24. Заголовок: - Не нужно. Не нужно..

- Не нужно. Не нужно гребень. Наши волосы. Мы их скручиваем. Прячем. Пронзаем шпильками. Засыпаем пудрой. Прячемся за пышными прическами. Прячем глаза за вуалью.
Софи трется щекой о губы подруги, словно кошка. И на ее губах улыбка, от которой становится жарко звездам. Они снова подглядывают.
Пальцы Софи дрожат. Пальцы Энди, ее поднимающаяся грудь. И руки Софи не знают, не понимают, трепещут. Чуть крепче объятия и грудь Энди словно тает и Софи словно за соломинку… Словно это ось, основание мироздания, хватается за ощущение упругости и острости соска под нежным атласом.
Пальцы одной руки остаются там, на груди, словно это может помочь. А второй рукой Софи зарывается в уже подсыхающие волосы Энди.
- Ты помнишь, сколько раз я укладывала их тебе? Сколько раз мы придумывали, как уложить твои локоны.
Софи сжимает пальцы, чувствуя насколько богаты волосы подруги, как они упруги и шелковисты.
- Ты помнишь того милого, рыженького шевалье? У него так забавно топорщились ушки. О… Как я ревновала… Ты улыбалась ему. Совсем невинно. Я же знаю… Тебе было его жаль. Только и всего. А еще ты потешалась над ним. Мило, безобидно. Но я так ревновала. Особенно, когда он гордо повел тебя вальсировать. Весело было во Франции. Не правда ли?
Софи прижимает пряди к лицу и вдыхает запах Андреа. Этот запах присущ только ей. Другого такого нет.
- Люблю волосы на свободе… Твои волосы. Скажи… Тома так же любил их?

 Отправлено: 23.04.09 11:45. Заголовок: Она только подается ..

Она только подается вперед, навстречу робкой ласке. Накрывает пальцы Софи, переплетая со своими, делая прикосновение ощутимее, и глубже откидывает голову, поворачиваясь подруге с коротким выдохом «Ох!», надеясь, что дыхание скользнет по щеке, но оно ловит приоткрытые губы, и Андреа замыкает их поцелуем. Ненастойчивым, поверхностным трепетом, сладким и пьянящим. Пальцы на мгновение крепче сжимают ладонь.
- Мне не нравятся рыжие люди, Софи. Те, что рыжие от природы. В них всегда есть что-то лисье, что-то чему я не могу верить, и потому я стараюсь избегать их общества. Но шевалье… как же его имя?... неважно… шевалье, в конечном счете, недурно себя показал.
Тянет шнурок рубашки у горла. Не развязывает. Только ослабляет, словно так будет легче дышать. Биение сердца слышится глубже и отчетливее.
- Ты не видишь зла, Софи. Никогда не видишь во мне ничего дурного. Или мне так хорошо удается скрывать? – Ресницы вздрогнули, подарив подруге подернутый жаркой поволокой взгляд, в котором плавились влажно изумрудные грани. – Тома не был для меня мужчиной, ему это было неинтересно. Я знала, это еще до свадьбы, поэтому не нужно меня жалеть. – Пока она говорила, губы время от времени оставляли теплые следы на шее Софи. - Он умел любить меня за всех, кто умел меня развлекать. Это более редкое свойство. Но... если бы ты призналась раньше, - ладонь прошлась по бедру Софи, согревая шелк, впитывая плавность рельефа, – все могло бы быть иначе.

 Отправлено: 23.04.09 21:53. Заголовок: Софи на секунду напр..

Софи на секунду напрягается, вспыхивая страстью, но тут же заставляет себя расслабиться и позволяет Энди просто почувствовать вкус своих губ. Сквозь ресницы ловит изумрудные отблески и каждый разливается сладкой истомой, где-то внутри. Так что становится больно.
- Я помню и это…
У Софи поучилось произнести это, когда к ней вернулась способность дышать.
- Эти беззащитные глаза в обрамлении светлых ресниц всегда вызывают двоякое чувство. Между жалостью и опаской.
Она отпускает пряди на волю и подхватывает шнурок из пальцев Энди, еще больше распуская горловину рубахи. Рубашка еле удерживается на груди из последних сил цепляясь за острые сосочки. А сердце стучит так, что Софи видно, как на каждый удар пена из кружева отвечает трепетом, готовая сорваться вниз. Это завораживает. Настолько, что Софи не замечает, как крепко сжимает пальцы Андреа. Спохватывается и отпускает.
- В каждой из нас есть, то чем мы не станем гордиться. Зло? Что такое зло, родная?
Софи тихонько рассмеялась.
- Я ведь немного подпортила жизнь этому мальчишке. Потом. За то, что он посмел проявить себя… неплохо.
Она прикрывает глаза наслаждаясь поцелуями, а потом текущим движением выскальзывает из под Энди и бережно укладывает ее на подушки. Опирается теперь на локоть и смотрит сверху.
- Было, как было… И я не жалею. Не умею я жалеть, милая. А вот любить умею. Давно. Зачем нам то иначе, если есть сейчас?
Софи скользит кончиками пальцев по виску, повторяет очертания скулы, касается губ, слегка прижимает нижнюю, приоткрывая, склоняется и целует, увлажняя губы языком. Отрывается и покрывает легкими поцелуями брови, дрожащие веки, все лицо, не оставляя не целованной кожи. Языком скользит по шее, жарко выдыхает в ямку между ключиц. Прижимается к груди и слушает, как бьется сердце Энди.
- Словно птичка… Моя любимая птичка…

 Отправлено: 23.04.09 23:38. Заголовок: О! Она итальянка и д..

О! Она итальянка и долгие, бережные ласки даются ей сложно, иссушая капля за каплей ее терпение. Зачем так мучить меня? Но пытка дорога и приятна. Нежные, трепетные язычки пламени, заставляют закипать бегущее по венам терпкое вино, легкие пальцы всыпают специи, горячие губы добавляют мед, жар поднимается изнутри, обжигая кожу, водовороты близящегося кипения замутняют сознание, испаряющийся с поверхности напитка сладковатый дурман срывается с губ на выдохе, все чаще, все сбивчивее, опьяняя пьющие его чужие губы. С трудом сдерживаемая внутренняя дрожь, новым приступом лихорадки изламывает тело пленительной судорогой, заставляя крепче прижимать к себе Софи и откидываться на подушки, отстраняясь, подставляя лицо желанным касаниям, пока Андреа, наконец, не забывается поцелуем - ресницы дрожат уже в полубреду - неизлечимо, окончательно отдаваясь скольжению пальцев, рисующих прохладный узор на горящей коже. Сейчас она похожа на брошенную в печь фарфоровую куклу: безупречная глянцевая белизна идет быстрыми дышащими огнем трещинами. Улыбается и кусает губы, словно желая сдержать улыбку. Улыбка выходит дьявольская: лукавая и жаркая, впервые за много дней, возвращая себе сияющее удовольствие от жизни, прежде ей свойственное.
- Твоя любимая птичка прегнустное существо!
Отрывает руку Софи от своей груди и жадно целует открытую расслабленную, словно в дреме, ладонь. Пьет ее тепло большими глотками, спускаясь к бьющемуся пульсом запястью, и легонько кусает нежную кожу. Запускает вторую руку в волосы Софи, перебирая тугие скользкие пряди и, наконец, очертив пальцами линию подбородка, чуть подталкивает его вверх к своему лицу, вынуждая Софи смотреть на прикушенные снова улыбающиеся губы, тлеющие внутренним жаром скулы, искать взгляд, искрящийся и одурманенный. Взгляд человека, не в чем уже не отдающего себе полного отчета, но задумавшего шалость. Опускает исцелованную ладонь подруги на подушку за своим плечом, выманивая приподняться на локте и вернуть губы.
- Иди ко мне. - Шепот требовательный и мелодичный. - Не оставляй меня надолго.
Прижимает бедро Софи своим, скользит в объятиях атласа и шелка, и проходится рукой вдоль позвоночника, словно перебирает пальцами крупные драгоценные камни, наслаждаясь игрой граней.

 Отправлено: 27.04.09 15:47. Заголовок: - Сердечко требоват..

- Сердечко требовательно…
Губы впиваются в губы с той же требовательностью, заставляя их белеть, а потом наливаться и гореть пунцовым… Секунда на оценку эффекта, довольная улыбка и снова рот Энди в плену и Софи забыла что такое деликатность, размыкая языком зубы.
- Не смей говорить о себе плохо…
Шепчет в исцелованные, влажные губы, слизывает влагу с подбородка и скользит вниз по шее, чувствуя под губами биение пульса. Прикусывает кожу, спохватывается, - нельзя оставить следы на шее, - и опускается к груди, зарываясь в кружева лицом.
- Твой запах… Его не спутать ни с чем. Я тоже буду пахнуть тобой.
Софи не жалеет кружев, почти рвет их, хотя достаточно легкого движения, чтоб добраться до острого сосочка. И она добирается, накрывает его губами и чувствует, как низ собственного живота сводит болезненной судорогой. Ткань рокетти вязнет в пальцах, путается, мешает, заставляет Софи нетерпеливым жестом выпутывать плечи Энди из атласа. На фоне мерцающей синей ткани, они словно из розового мрамора. Вязью поцелуев покрывает Софи руку любимой до кончиков пальцев. Забирает пальчики в рот и легонько прикусывает. Отпускает.
- Энди…
Софи приподнимается и шелк с ее плеч стекает на пол. Тянет за тесьму рубашки и она опадает к ногам словно пена. Секунда на судорожный вздох и Софи опускается в эту пену коленями, прижимаясь к ногам Энди.
- Позволь…
Руки скользят по пальчикам на ногах, легонько царапают щиколотки, прослеживают линию ног до коленок. Губы которые повторяют путь пальцев, оставляют легкие поцелуи. язык очерчивает контур коленок и касается нежной кожи ласкаясь. Волосы щекочут добавляя дурмана в ощущения. И нет во всем этом ни капли смирения.

 Отправлено: 04.05.09 09:45. Заголовок: Андреа мягким каким-..

Андреа мягким каким-то, скользящим движением отталкивается от спинки кушетки. Ничего ее не смущает. Ничего ей не стыдно больше и не страшно. Мир прикосновений течет так естественно, загорается под пальцами Софи упоительной дрожью, словно движение ее рук оставляет мятный след – ледяной и горячий.
Итальянка порывисто придвигается к краю кушетки, сжимая разгоряченными бедрами талию Софи, но чуть. Чтобы не мешать дыханию, только чтобы дать почувствовать свое желание и нетерпение. Или силясь прижаться крепче, удерживаясь в дурманящей лихорадке где-то на краю сознания. Легким движением плеч скидывает рокетти: жарко. Жарко и душно и сердце бьется так часто… Ох. Смотрит в глаза Софи – темные, влажные, одурманенные и дерзкие. Пьет распахнутыми зрачками ее хищный, кошачий взгляд. Не бывает у мужчин таких глаз - никогда не бывает. Нет в Софи ничего этого собачьего, что только естественно присуще мужчинам в такие моменты, нет в ней богобоязненной преданности Женщине-жрице, существу таинственному и сверхъестественному. Только ласковая кошачья решимость. Решимость, которой она желает теперь получить формальноеподтверждение.
Язык скользит по краю зубок, словно проверяя остроту, словно им вот-вот предстоит впиться в нежную плоть жертвы. Скользит и увлажняет, раскрывая иссушенные поцелуем губы. Андреа склоняется, легко тыльной стороной ладони пройдясь по щеке подруги и приподняв чуть ее подбородок. Говорит в губы, запусти теперь ладони в темные ее непослушно разметавшиеся по спине волосы, удерживая и отпуская, играя прядями:
- Не спрашивай разрешения. Ты свободна располагать мною, как пожелаешь. Я и за собой оставлю такое право. – Обманчивая улыбка скользит по губам Софи, лаская их горячим дыханием, поддразнивая касаниями-укусами. – Скажу, если что-то пойдет не так. До тех пор…
Она отстраняется почти неожиданно и, накрыв ладони Софи своими, увлекает их вверх по бедрам, только крепче обхватывая талию француженки и отпускает, давая ей свободу действовать на усмотрение своих желаний.
Занавес.