Отправлено: 18.10.08 12:46. Заголовок: Сандаловое бюро мадам Араго.

 Отправлено: 08.04.09 15:57. Заголовок: - §¬§а§Ф§Х§С §с §Ш§Ъ..

- Когда я жила в Лондоне, мне объяснили, что нет на свете ничего страшнее пролитого молока. Но и над тем нет толку плакать. – И снова тень улыбки. Ровное спокойное мерцание жемчужных предрассветных сумерек. – С тех пор мне не удается по-настоящему испугаться.
В том, как Софи остановилась – в шаге от круга света, в том, как опустила трость, как накрыла ее руки ладонью, в линии губ, во взгляде, в повороте головы – во всем ее облике сквозила какая-то мучительная решимость, свойственная людям, идущим на риск. Но риск осознанный. Это заставило Андреа несколько растеряться. И тем более она смутилась, когда Софи коснулась губами ее ладони. Щекой - так доверчиво. Трепетно. Тепло и просто. Как котенок. Как ребенок. Словно хотела дать почувствовать нечто, подлинный смысл чего слова могли исказить. Или были попросту бессильны передать.
Тогда почему кажется, будто Софию что-то мучит?
Поступи так мужчина, это было бы совсем другое дело. Тогда Андреа знала бы, что делать ей. И она умела гладить котят, и поцеловать в лоб детей. Знала, но не чувствовала, потому что у Мадам Араго не был ни детей, ни даже кота. Но здесь, сейчас, с Софи она чувствовала, но не знала. Не знала, даже что чувствует. Разве что желание поддержать подругу, ободрить ее было таким острым, таким внезапным и очевидным, что она накрыла ладонью сжимающие точеный набалдашник изящные пальцы и обеспокоено заглянула в темные, непроницаемые в спустившихся сумерках глаза напротив.
- Что это, cara mia?
Отчего-то сбилась на итальянский, хоть и говорили до того на куда более привычном для обеих французском языке, будто изначально определенном для парижской дружбы.
Было сейчас в ее взгляде что-то он металлического звука в тишине шоколадницы, словно та же мелодия сыграна чуть мягче и тише. Было в нем это «я смогу тебя уберечь».
Понять и принять тебя, если ты решишься мне довериться. Какой бы ни оказалась твоя тайна.

 Отправлено: 08.04.09 18:13. Заголовок: А вот сейчас мне у..

А вот сейчас мне удалось тебя испугать, моя смелая Энди. Софи уже взяла себя в руки и ее взгляд был мягким и спокойным, а сумерки прятали водоворот на дне карих глаз. Ей не хотелось огорчать подругу. Но та, похоже, скорее была удивлена. И София невольно залюбовалась моментом, когда на лице Андреа отразился калейдоскоп эмоций – смущение, сомнение, желание понять и легкий испуг.
И все же ты очень смелая, Андреа. Чтоб вот так. Смотреть мне в глаза и думать, как же поступить в этой странной и непонятной для тебя ситуации. Тебе меня жаль? Не стоит, милая. Я не из тех, кого жалеют. Меня можно бояться, не понимать, не принимать, но не жалеть. От этого я чахну. И становлюсь слабой. А я никогда не понравлюсь тебе слабой. Хоть я всегда стою чуть позади, за твоим плечом, и иду только вслед. Так, чтоб тебя видеть. Так ведь было всегда, Энди. Правда? Почему метательный нож в твоей руке мне нравится больше чем веер? Почему хочется смотреть на твои губы дольше, чем того требуют приличия? Почему взгляд, оценивающий новое платье всегда цепляется за твои ключицы. Почему мне важно почувствовать твой запах?
София благодарила бога за этот вечер и за то, что он есть ее жизни и за то, что сейчас темно и Андреа не увидит. А со всем остальным можно справиться. У нее достаточно сил для этого.
- Целый мир не стоит и одной твоей слезинки, - Софи улыбнулась как можно легкомысленнее, превращая происходящее в шутку, в простую шалость, - не то, что какое – то молоко. Я это точно знаю.
Она мягко освободила руку и сделала шаг вперед, словно физически уходя от ответа.
- Это ничего, милая Андреа, совсем ничего.
Словно и не было итальянского и взволнованного взгляда.
- Ничего… Венеция все же очень романтичное место, я вдруг поняла это, почувствовала.
Софи невольно сделала ударение на последнем слове. И повернувшись к подруге, потянула ту за руку.
- Я успела нагулять аппетит. Ты обещала ужин. Не позволишь подруге упасть в голодный обморок?

 Отправлено: 09.04.09 12:57. Заголовок: Ничего? Софи забрал..

Ничего?
Софи забрала руку. Отняла. Отняла и ушла. Сделала шаг вперед, как будто желая разорвать то, что Андреа почувствовала, как попытку отворить двери душевные, пустить порыв солоноватого апрельского бриза с венецианских улиц в поглотившую ее душную тьму, напоенную тоской мраморного кружева Лацетти и призраками прошлого. Сейчас она чувствовалась себя так, словно дверь захлопнулась ей в лицо, стоило пальцам опуститься на резную ручку.
Внутренне отшатнувшись, она замерла. И на секунду поймала новый поворот головы Софи, теперь задержавшись чуть позади нее. Контур лица, очертание плеч, динамику силуэта в прозрачной игре теней. Темными змеями в сумерках сплетались в клубок прически каштановые пряди, и одна – блестящая – выбилась и стекала, извиваясь, вдоль шеи, к плечу. От чего-то стало горько, больно и страшно. И впрямь страшно. Не за себя. За Софи.
Что может она скрывать такого... А ведь она скрывает! Скрывает и хочет сказать. Иначе бы и не начала. И нет в этой перемене тона ничего кроме бегства и отсрочки. И просьба эта об отсрочке пугает больше, чем сама тайна. Что может скрывать она такого, за что, кажется, хотела бы просить прощения? Разве Софи в чем-то виновата перед ней? Скорее, наоборот.
О сколько страшных, самых страшных мыслей, самых темных фантазий может пронестись в голове женщины, в чью душу заронено семя сомнения, чья воля внезапно отравлена недосказанностью! Андреа словно забыла, как дышать. Чувствовала, как корсет сжимает часто грудную клетку, но воздух не попадал в легкие. Представить, что Софи тяжело больна. Представить, что она ждет ребенка. Что она узнала одну из тайн, которые Мадам Араго не хотела бы никого просвещать. Представить что-то уж совсем невообразимое. Рисовать картинки. Смотреть на них. На них и сквозь - на черный локон. Сличая. Силясь найти сходство. И отвергая предположения одно за другим. Вслушиваться в голос и не слышать слов. И не находить ответа. Запутаться. Отступить и принять решение не отступать больше. Не потерять этого последнего человека, с которым она может быть… Может быть. Собой. Ни из-за прошлого. Ни из-за будущего. Ни за что.
Француженка обернулась, лицо ее сияло мечтательной какой-то улыбкой.
Романтика?
Андреа, наконец, удалось вдохнуть. Глаза защипало теплой волной.
О чем Софи говорила все это время?
Спрятала взгляд. Вниз и влево – к стене дома и пучку, растущей между плит травы.
- Отложим обморок? – Попросила. Подняла взгляд теплым, все еще чуть туманным, влажным. Но говорить старалась в тон. – Отложим, до тех пор, пока поблизости не появится достойного кавалера с нюхательной солью. Иначе нет никакого смысла пачкать платье. – Усмехнулась. Себе. С полынной ноткой. Терпкой и горьковатой. – Уже совсем недалеко, на другой стороне канала. – Пообещала и продолжила прежнюю мысль. - Прости, я не могу перестать думать о романтике, как об удачных инвестициях. Порой мне кажется, я не бываю искрена. Наверно, я слишком рассудительна для того, чтобы поверить, и слишком сдержана, для того, чтобы позволить красивому закату раскрыть мне сердце. В Венеции много трепета, возможно, потому она кажется тебе романтичной.
Итальянка вгляделась в зеленовато-сизые сумерки над мостом.
- Страсть всегда давалась мне проще. Или я ей? Над страстью невозможно думать. На ее счет не нужно решать. Ты говоришь ей, что жизнь сделала тебя циничным, а твой рассудок холодным. Она смеется и целует тебя в губы. И ей нельзя запретить. И всегда уже слишком поздно. Возможно, будь я влюблена, я бы видела город иначе…
Остановилтсь у ступеней, и разговор прервался сам собой.
- Вот и мое Лацетти.
Дернула шелковый шнурок над дверью палаццо. Их встретил дворецкий. Трость и зонт остались в холле. Наконец, можно снять перчатки и вымыть руки, избавляясь от части уличного наваждения. Следя за скользящей вдоль пальцев каплей, прозрачной и переливающейся в свете декоративных масляных подсвечников, расставленных часто по периметру столовой и вдоль накрытого стола.
Почему?! Почему мы так просто подозреваем самое дурное?
Пусть это будет лишь наше желание уберечь близких!
Почему Андреа так легко предположила, что ожидание дитя могло заставить вдову оставить Париж, где всякий ее знает, но не подумала даже, что Софи могла быть влюблена? Потому что Софи никогда не говорила о себе влюбленной и думать о ней так - непривычно? Но это хоть как-то объясняло внезапные перемены в поведении подруги. Даже, кажется, очень походило.
Андреа облегченно вздохнула. Облегченно и радостно. Впервые в этом городе она столкнулась с чем-то поистине светлым!
Девушки унесли воду и кувшины, ставив дам в компании прислуживающих за столом лакеев.
- Прошу.
И короткий приглашающий жест. Лаконичность легко искупается той сердечность, с которой она говорит. Нельзя не заметить: Андреа и впрямь желает угодить гостье, и впрямь желала бы, чтобы ужин доставил радость.

 Отправлено: 09.04.09 22:39. Заголовок: Черт. Черт… Черт! Х..

Черт. Черт… Черт!
Хотелось ругаться в голос. Так, чтоб услышал этот мир. Этот город. Эта вода и эти сумерки.
Ну почему ты такая глупая, Софи?
Хотелось дернуть себя за выбившийся локон, который щекотал плечо. Хотелось сделать себе больно. Как можно было вот так, глупо и поддавшись на собственную слабость, расстроить самого дорогого для тебя человека, оставшегося в этом мире? Хуже того… Зародить подозрения. Она ведь такая проницательная, твоя Энди…
Ты теряешь хватку София Милле, урожденная де Молен!
И только крепче сжала трость, причиняя себе боль и тем самым возвращая себя на землю.
Хватку? Ты с ума сошла. Это же Энди! Энди!!! С кем ты ее ровняешь? Со всем миром? Не благодаря ли мысли о том, что она ступает где-то рядом с тобой и дышит одним с тобой воздухом, ты выжила?Задерживая дыхание, Софи обернулась. И увидела. Девушку, которая не сдается. Потемневшие глаза.
Энди. Храбрая. Ты не отступаешь. Никогда. Ты всегда считала себя слабее, чем ты есть на самом деле. Как показать тебе, что это не так?
Показать так легко. Но так страшно. Страшно потерять. Но, глядя на отчаянье во всем облике подруги, которое сменялось готовностью принять, Софи поняла, что скажет.
О, мой бог! Только как?!!!
Отпустила свои чувства и улыбнулась так, как хотелось - светло. И Энди наконец-то вдохнула.
Вот. Вот, хорошая, дыши… И прячь глаза. Правильно. Иначе я попробую на вкус стоящие в них слезы…
Но удержала себя в руках…
- Кавалера?
Какая же ты умница, Энди. Всегда ты была такой.
- Конечно. Ни одно платье не стоит подобной жертвы, - губы тронула улыбка, со вкусом жгучего перца. И взгляд на другую сторону канала дает передышку и позволяет наполнить легкие воздухом, чтобы на выдохе слушать…
Слушать и не дышать, почти. Слушать и идти. Слушать и принимать смысл слов. Слушать и понимать, что время не проходит бесследно. Оно оставляет метки. От которых не избавиться. Никогда. То, что говорила Андреа… Как говорила… И наверное она верила в то, что произносит.
Софи так хочется возразть. Но только кончик трости иногда высекает искры из камней.
Вошли. Как красиво. И вода – она смывает, но только то что ей под силу смыть. И стол. И ужин. И Энди… Стоит только протянуть руку. Она до сих пор в сомнениях…
Ты всегда докопаешься до сути. Правда? И по этому я скажу…
Софи ловила, впитывала перемены в настроении подруги.
Ты нашла для себя объяснение? И вернулась к привычной роли хозяйки дома?
- Конечно, - Софи присела на услужливо отодвинутый лакеем стул. И искренне улыбнулась.
- Ты прекрасная хозяйка, Андреа. Всегда была такой.
И Софи склоняется к уху подруги и жарко шепчет, обжигая край нежного ушка дыханием.
- Попроси разогреть красного вина и принести корицы. Это к моему шоколаду. Потом. Когда отошлем даже лакеев.
Приборы в руках. Отточенные жесты. Но молодость берет свое и снова опасная близость к плечу Энди, и ее волосы щекочут лицо… и шепот.
- Ты права. Я вижу иначе. Я влюблена. И страсти действительно сложно отказать. Особенно, когда она идет рука об руку с любовью. А холодный рассудок и циничность – они ходят по другую сторону от любви. Поверь. Тебе не страшно?
Глоток вина. И цвет глаз становится вишневым, отражая цвет вина в бокале.

 Отправлено: 10.04.09 10:10. Заголовок: Андреа не столько ел..

Андреа не столько ела, сколько нарезала мелкими ломтиками содержимое тарелки. За последнее время есть она почти отвыкла. Поначалу не было аппетита, потом оказалось, что пить куда проще. Солнечный свет поддерживал ее с раннего утра до ранних сумерек. Сумерки начинали душить, сползаясь из углов тенями воспоминаний, сдавливая горло темными щупальцами подступающих слез. Никогда не чувствовала она себя в Лацетти более одинокой, чем в залитых агонией дня витых коридорах. Быть призраком собственного дома – страшная участь. Вино было слишком сильным искушением, чтобы не поддаться. С первым бокалом реальность словно делает шаг назад и начинает тихонько пятиться к дверям спальни, уводя за собою память. Тогда можно было уснуть. Не слишком хотелось, чтобы Софи застала ее такой, но и есть после сумерек было непривычно.
Приборы замерли в изящных пальцах, Андреа чуть склонила голову к плечу и смотрела теперь на Софи нежно и внимательно, давая понять, что ей и впрямь есть дело, что слова услышаны, и Софи может рассчитывать на поддержку, чтобы она не решила. Потому что тайна, которой она окружает свою историю, даже говоря с Андреа, никогда не осуждавшей ни дел, ни мыслей Софи, заставляет думать, что ситуация и впрямь из деликатных.
Мадам Араго отложила приборы и привычным коротким жестом к двери отпустила людей.
- Сделайте, как говорит мадам Миллет. И оставьте нас.
Не хотелось, чтобы слуги были в курсе беседы.
Андреа взяла украшенную ришелье салфетку, как будто возможность занять руки может помочь ей сосредоточиться.
- Теперь, когда ты спросила, мне страшно оттого, что ты полагаешь, твои слова должны пугать. – Глаза ее были того темного цвета бутылочного стекла, который они приобретали, когда Андреа бывала серьезна. – Я тревожусь за тебя, Софи. А должна бы радоваться. Мне не приходилось видеть тебя влюбленной. Я всегда жалела об этом. Как о чем-то, чем не могу поделиться с тем, кто мне дорог. Как если бы ты не могла угостить меня шоколадом, чтобы не просто описывать вкус, но дать попробовать, потому что слова здесь бессильны. И если сейчас я могу разделить с тобой радость оттого, что кто-то тронул твое сердце, я готова разделить с тобой и твои страхи. Но я не жду, что ты сделаешь меня духовником и расскажешь, что в твоей любви может напугать, я только хочу, чтобы ты знала: каким бы ни оказался твой выбор, я всегда буду здесь, чтобы поддержать тебя.
Что еще сказать подруге, утверждающей, что любовь ее должна пугать?
Он женат? Слишком беден? Слишком знатен? Речь о мезальянсе? Выходец из такой культуры, где Софи не смогут принять? Иноверец? Священник? Я снова домышляю. Но что еще думать?Голос ее звучал тепло и спокойно – бережно.
- Софи, если я могу чем-то помочь тебе, кроме, как добрым словом, ты всегда сможешь рассчитывать на меня.

 Отправлено: 11.04.09 15:15. Заголовок: Стук приборов. Легки..

Стук приборов. Легкий и деликатный. Энди не хочет есть. Отвыкла? Как же тебе плохо было этими последними вечерами. И хочется обнять, укутать собой, защитить от этих сумерек. Только от собственной души же не закроешь. Софи легонько качнула головой, вслушиваясь в то, что говорит Энди. И смотрела, как тонкие и сильные пальцы безжалостно сминают салфетку. Она вдруг поймала себя на мысли, что поменялась бы местами с этой салфеткой и вспыхнула, жарко и неудержимо. Словно спасаясь, ухватилась за палочку корицы и вдохнула пряный и горький аромат.
- Не нужно бояться.
Теплый взгляд и все еще алеющие щеки.
- Правда, не нужно. Я никогда не причиню тебе вреда…
И осеклась, закусила губу и проследила взглядом, как тихо прикрыл за собой дверь слуга. Они одни. Подогретое вино в серебряном кувшине. Специи. И Софи занимает себя делом, пока Андреа говорит. Она бросает в бокалы разломленную пополам палочку корицы и заливает половинки теплым вином, чтоб то пропиталось ароматом. Развязывает свой мешочек с конфетами и раскладывает их на блюде. Конфет не много и они все разные.
- Не стоит жалеть, жалость…
Она замирает на секунду и выбирает одну из конфет, откусывает сама и подносит ее к губам подруги.
- Попробуй… Очень горький шоколад, абрикосовая косточка и все это смягчается вкраплениями хрустящего печенья.
Палец касается губ Андреа и София легонько вздрагивает и отводит глаза. Конфета тает во рту и приносит странное послевкусие - горечь, которая пощипывает язык.
- Такое на вкус могло бы быть сожаление. Если бы у него был вкус.
Софи протирает пальцы своей салфеткой и протягивает Андреа бокал с благоухающим корицей вином. Затем берет следующую конфету и снова сначала откусывает сама и на секунду задумывается.
- Вот.
И снова соблазн у губ подруги. Соблазн не коснуться. А как же хочется снова почувствовать шелк губ под подушечками пальцев.
- Это… Это немного горького шоколада, немного карамели, шафран, ваниль, сливки и еще что-то неуловимое… Такой могла бы быть на вкус загадка. Ты не находишь?
И сама делает глоток вина, подхватывая языком каплю, сорвавшуюся с края бокала.
- А это…
На белоснежной салфетке остаются следы от шоколада, но это уже не важно. Софи берет следующий шедевр. Очень светлая конфета.
- Шоколад, нежнейшие сливки, ром и розмарин… М… Такой вкус у моего чувства. Он мягкий и он пьянит, и немного горчит пряностью. И уж точно его не нужно бояться.
Она протягивает половинку, и вкладывает ее между губ Андреа. Не удерживается и заправляет выбившуюся прядь за ушко, неуловимо скользнув пальцами по его краю.
Делает глоток вина и касается губ салфеткой, добавляя к отметинам от шоколада еще и капли вина. Улыбается.
- Получилось угощение конфетами?
Она взяла руку Андреа в свою и прижалась к ее пальцам губами.
- А духовники… Духовники пусть остаются там, где им и место. У своих алтарей.
Софи смотрит на свечи. И огоньки пляшут в ее карих глазах.

 Отправлено: 11.04.09 17:16. Заголовок: Женщинам позволено п..

Женщинам позволено прикасаться. Отделенные от мира мужчин невидимым экраном светских приличий, мы с полным правом можем быть бесконечно нежны друг с другом. Оттого мы так ласкаем наших детей. Оттого наша манера обниматься от радости и горя, держаться за руки, чтобы выразить признательность и разделить удовольствие от встречи. Как легко можем мы упасть на грудь подруги, гладить волосы, и играть с прядями. Все это нам позволено, потому что невинно. Но в манере Софи есть что-то удивительно чувственное, что-то заставляющее усомниться в себе. Может ли прикосновение женских пальцев вызывать желание потянуться вслед, слизнуть темный след оттаявшей сладости? Сомнения порождают страх, страх дает жизнь волнению, а волнение вне желания Андреа связано с легкими прикосновениями. Волнение это ей знакомо, но пока можно не признаваться себе и счесть за случайность, за желание тела, запертого в стенах скорби, насытиться человеческим теплом. Оказавшись в одиночестве, она завидовала женщинам, у которых есть дети, и которые в своей материнской заботе имеют возможность и право восполнять этот недостаток ощущений.
Она не любит сладкого и не выносит выпечки. Это напоминает ей о матери. Сердце сжимает щемящая тоска и … обида? Но шоколад – совсем иное. Шоколад заставляет ее вспоминать мужчин. Особенно горький, он воскрешает в памяти запах сигар и коньяка шелест газет, свечи и приглушенный гул разговора или треск поленьев в камине, аромат кельнской води и скольжение света по лезвию опасной бритвы. Запахи, вкусы, терпкие и опасные, сейчас лишены остроты, сглажены, неожиданными нотами таких разных начинок. Они окутывают, зачаровывают, уводя за собой безвольное, застигнутое врасплох сознание, к образам, которые рисует бархатом мелодичный голос француженки. Андреа больше не расспрашивает о тайне, успокоенная спокойствием подруги, и желающая сохранять неделикатность. Всему свое время.
- Пусть так. Оставим им весь мир за пределами палаццо. Изумительно! - Это последнее о конфетах.
Первый глоток вина, приносит удивительное облегчение. Однажды она сможет признаться себе, насколько не свободна, но не теперь. Пряная, сладость согревает губы, ласкает язык и обжигающей змейкой скользит вниз, свиваясь теплым клубком. Мир будто туманиться и становится легче, красивее, изящнее, мягче, если смотреть на него сквозь эту пелену. Теперь можно говорить. И она говорит. Говорит о том, о чем думала эти два месяца; о том, что пугает ее; о том, что уже приняла, как собственное проклятье, как судьбу, в которую не верит. Бывшая всегда убежденной, что каждое ее решение способно менять мир, Андреа вынуждена признать, что мир всегда был сильнее. Мир, отнявший у нее семью, счастье материнства и дальше, последовательно, с неумолимой жестокостью всех, кто был ей дорог, и отсыпавший взамен золотом, оказался сильнее. Но выдержать даже пару боев почетно. Вот теперь мир смотрит на нее снисходительно и понимающе темными витражами Лацетти. И Андреа, даже верни она свою улыбку, не желает больше поднимать оружие.
- Больше не выйду замуж, Софи. Уже ненужно. Да и я… не могу. Я устала… так устала всех провожать. Будь у меня дети, я бы заперлась с здесь, притворилась старухой и посвятила себя им. Порой… знаешь… мне кажется, жизнь уже отдала мне все отведенное на мою долю счастье. И ничего другого никогда не будет.
Прикосновение губ к ладони уже не удивляет. Не вызывает вопроса. Если Софи так хочется, почему бы не выражать свою привязанность таким способом? Андреа следит за скользящими по плечам темными локонами, за движением бликов, изменяющих черты лица, за дрожью ресниц укрывших сияние глаз. Хочется снять с Софи кольца. Удержать руку и медленно, бережно прокручивая, стянуть одно за другим, освобождая пальцы. Мир становится тягучим и вязким, что-то смутно непривычное в нем, тает в теплом вине, не успевая добраться к сознанию. А картинка игры с кольцами неумолимо стоит перед глазами, не вызывая естественно вопроса «почему». Скорее «зачем»? Чтобы они не путались в волосах. Когда Софи поднимает глаза, ее встречает отрешенный, затуманенный взгляд и нежное, слега растерянное выражение.

 Отправлено: 11.04.09 23:24. Заголовок: Прикосновение губ к ..

Прикосновение губ к коже. Странное сочетание тепла и холодности. Чувствуется сомнение. Но Софи не отнимает губ и греет своим дыханием кончики пальцев. Это ей позволено. Она чуть улыбается. Все пока в рамках приличий.
И Энди расслабляется и говорит. А Софи слушает. Стараясь даже вздохом не нарушить это хрупкое равновесие чувств и эмоций. Слушает и злится. Смирение – лучшая из благодетелей? Да, это несомненно так. Для кого-то. Но не для Энди. Не хочется видеть ее такой. Не хочется, а придется. И еще большой вопрос сможет ли София вывести ее из этого состояния. Вывести, удерживая в своих руках ее хрупкие пальцы.
- Из тебя выйдет прекрасная затворница, милая.
Софи шепчет, не поднимая глаз. Не хочет видеть.
- Прекрасная. На час… И еще миг. А потом это будешь уже не ты. По этому даже думать так не смей. Мир всегда возьмет с нас мзду. Он строгий таможенник. Но это не значит, что мы оставим на таможне все… У нас еще достаточно своего золотого запаса. Просто иногда хочется опустить руки. А вот этого делать нельзя. Иначе не перейти Рубеж. А слабаков даже в Раю не любят.
Софи только крепче прижимается к пальцам.
- Ты стала мудрее, милая. Только и всего. Это всегда имеет свою цену. Твоя – такая.
Она легонько пожимает плечами, поднимает глаза и тонет в тумане, закрывающем от нее взгляд Андреа. Что? Как понять? Как не сделать ошибки. Как отказать себе, когда эти зеленые глаза так близко. Когда жилка бьется у виска. Когда уголок губ испачкан шоколадом. Когда ее пальцы отогрелись в твоих руках. Когда она позволяет. Пусть эту самую малость.
Софи чуть отстраняется. И неожиданно для самой себя снимает пару колец с руки. Кольца глухо цокают о стол, а Софи тянется к прическе Андреа и тянет шпильку. Потом вторую, и еще одну. Выпуская локоны словно змей. И они вьются и почти шипят, рассыпаясь по плечам. А Софи, словно заклинатель, усмиряет непослушные пряди, пропуская их сквозь свои пальцы. Она всматривается в рассеянный взгляд подруги, пытаясь понять пределы. И не желая их видеть.
Разум кричит – уходи! А сердце – его еле слышно, но оно бьется в горле пойманной птицей. И Софи не закрывает глаз. Она подается вперед, и касается губами уголка губ Энди. Нежно и очень деликатно. А потом забирает ее в свои руки, обнимает за плечи и прижимает к своей груди.
- Все будет хорошо. Веришь?

 Отправлено: 12.04.09 13:33. Заголовок: Но я твержу, что всё..

Скрытый текст

Но я твержу, что всё будет иначе Ах, кто бы твердил это мне.

Это так обидно. То, что она говорит! Так обидно потому, что так правдиво. Какая ужасная несправедливость! Желая быть счастливой, слабой женщина может только притворяться, беспомощной только казаться, смущенной, испуганной, растерянной. Но быть - никогда. И чтобы ей не говорили, пожелай Андреа поверить, что имеет право на слабость, слабой ее будут терпеть не долго. Теперь она чувствует себя заложницей дара Божьего. Неужели Господь, наделивший тебя внутренней силой, будет снова и снова толкать тебя в спину, а потом требовать, чтобы ты раз за разом поднималась с колен? Взгляд темнеет, и в тумане обостряются изумрудные грани, но Софи отнимает руку и... Андреа не могла бы сказать, что гипнотизирует ее в этом движении. Какое-то напряженное предвкушение, пугающее и волнующее в переливах драгоценных камней, в неспешной пластике, в той легкости которую обретают пальцы, в грациозном полете освобожденной кисти. Словно во сне, где ты стоишь на краю обрыва. Но это не та звездная ночь, из которой на тебя смотрят огромные, обжигающие звезды, а пропасть под ногами жадно открывает свой зев, чтобы проглотить тебя головокружительно и безвозвратно. Не тот сон, в котором стук первых камушков, скатившихся из-под мысков туфель, отдается горячим гулом во всем теле. Этот сон совсем другой. Здесь поют цикады, а бархатный морской бриз приносит ароматы горячих закатных трав. Звезды здесь нежны. Лунный свет успокаивает кожу, укрывая море под ногами таинственной жемчужной дымкой - сколько хватает глаз. И сделав шаг вниз, ты не сорвешься, только вступишь невесомо на колеблющуюся лунную дорожку, завораживающую и убаюкивающую. А пожелай ты с нее сойти, вода легко примет тебя в свои объятия позволяя медленно погружаться в прохладную негу, вымывая горести и печали, удерживая, укачивая, исцеляя. Взгляд следит за покачивающимся на белой скатерти перстнем. Движение замедляется и останавливается. Андреа поднимает глаза, на плечо скатывается прядь пружинящим упрямым движением. Софи вынимает шпильки. Вынимает так, как это делает камеристка, как это делал Тома - удивительная гармония повелительного служения. Одну за другой. Пряди падают на спину, укрывают плечи. И новое ощущение беспомощности, как будто разбирая прическу, Софи делает то же, что делал бы мужчина, развязывая шнуровку корсета, это новое ощущение раскрывает исключительную интимность жеста и его деликатность, его завуалированную чувственность. Сердце сбивается с ритма и тает где-то в самой ледяной своей глубине. Там где она верила, сердца ее уже никто не тронет. Дыхание неровно. В краткий миг оно сплетается с ароматом пряностей на губах Софи, и скулы заливает румянец. Под кожей вспыхивает пламя, бьется во всем теле, но розовеют только щеки. И это ужасно. Несносно. Смущение злит. Смущение, глупое и девическое, которое Андреа полагала, больше для себя невозможным. Опускает голову, темные витые пряди скользят по плечам и падают, скрывая лицо. Облегчение. Отчего она не знает, куда бы деть руки. Отчего ей все время кажется, что она прячется и убегает - и отводит глаза. Отчего убегает она теперь? Прижиматься к груди Софи - тоже облегчение. Это такой знакомый жест. Склонить голову на плечо в каштановые кудри, вдохнуть уже знакомый аромат тела, запах волос. И теперь, словно получив передышку в своем бегстве, понять, как нелепо вот так обнявшись стоять над столом.
- Все уже хорошо. Все хорошо.
Уговаривает себя. Шепот горячим дыханием соскальзывает на плечо и стекает по ключице вниз, к ямочке между ним, и теплой волной к кружеву корсажа. Никогда не думала, что двадцати пяти лет отроду будет испытывать такое смятение чувств от близости кого-то настолько близкого и знакомого. Хочется чтобы все немедленно прекратилось - так или иначе. Прояснилось. Стало понятным. Пытается листать мысли, но они путаются, как страницы книги, подхваченные ветром. Ничего не разобрать. Порывисто отрывается от груди подруги. Берет со стола светильник. Снова прячет лицо за текучими прядями, прячет глаза и скулы, потому что горят те и другие. И от чего разобрать нет сил. Раскрывает объятия. Тянет за руку.
- Идем на террасу! Я покажу тебе звезды. Над Лацетти самые волшебные звезды! Не такие, как над всей Венецией. Если подняться на третий этаж, видно залив и Адриатику!
Вырваться. Сбежать. Как будто звезды и бесконечность морского простора, не отравленного больше духом каналов ночного ветра смогут дать ответы. Как будто бег по лестнице позволит перевести дыхание или хотя бы объяснит, отчего оно сбилось.
Остановилась так же внезапно. Поставила светильник на край стола. Взяла ладонь Софи обеими рука и прижала к груди. Взгляд ее теперь беспомощный и умоляющий. Смятение.
- Я растеряна. Софи. Все отчего-то смешалось, и я не знаю, как поступить и не знаю, что думать. И не знаю, почему.
Как нелепо должно это звучать! Как дурно, должно быть, испытывать эту смесь чувств к подруге, которая только очень добра к тебе.

 Отправлено: 12.04.09 17:11. Заголовок: Хорошо… Ее дыхание ..

Хорошо…
Ее дыхание касается плеча, и грудь словно заковывает в стальные обручи. Софи не хочет шевелиться. Нарушить. Спугнуть. Она хорошо знает, что сейчас чувствует Энди. Она сама так чувствует. А еще боится. Ей вдруг становится страшно. Потому что Андреа отвечает. Губы Софи трогает улыбка, с привкусом горькой абрикосовой косточки. Она вдруг понимает, понимает со всей ясностью, что не отступит теперь.
Она привыкла все делать по-своему. Софи держит в руках женщину, к которой ей так давно хотелось прикоснуться. Еще с самой первой встречи. Это неясное желание заставляло смущаться, и иногда избегать встреч. Письма писать было на много легче и София каждым словом старалась коснуться души Андреа. Она думала так, и становилось немного легче. Долгими, одинокими ночами Софи думала о том, как это может быть. И вывод был всегда один. И благодаря этой уверенности, она всегда брала себя в руки. Это же Энди. Она так любит Тома, мужчину. Это невозможно и она даже не поймет. А если и поймет, то с гневом прекратит всякие отношения с ней. И София загоняла свои желания подальше. Больше всего она страшилась потерять любимого человека. Любимую. Она судорожно вздохнула. Об этом даже думать было страшно так, что холодели руки.
А теперь. Эти чувства. Софи даже немного надеется, что придумывает. Что это после долгой разлуки, от одиночества и свалившегося горя. Но сердце ведь не обманешь. Сквозь всю эту корку из приличий и привычек, пробивается желание. И страх. Как это знакомо Софии.
Энди. Милая.
Софи вдруг успокаивается, потому, что кому-то нужно быть сильнее. И привычно берет себя в руки. И крепко сжимает руку подруги, позволяя увлечь за собой.
- Смотреть звезды в твоей компании. Что может быть лучше. С твоей террасы их наверное можно коснуться рукой.
Софи шутит и улыбается. И крепко держит руку Андреа.
Осекается на вздохе и тонет в испуганных зеленых глазах. Даже сквозь корсаж слышно как бьется сердце Энди. Но почему-то София не испытывает жалости. Это чувство называется иначе и она пока не может подобрать к нему название.
Софи тянется другой рукой и нежно касается щеки подруги.
- Тише. Тут нечего и некого бояться. Это же я.
Она отбрасывает локоны за спину и открывает лицо Андреа.
- Ты очень красивая, особенно когда смущаешься. Ты знаешь это?
Не позволяя Энди возразить, София обнимает ее за талию и увлекает в сторону двери на террасу.
- Пойдем. Мне интересно, сможем ли мы дотянуться до звезд. А потом решим, стоит ли мне возвращаться домой.
Она выдерживает взгляд подруги, нежно улыбается, склоняется и легонько касается губами открытой кожи плеча.

 Отправлено: 13.04.09 22:32. Заголовок: Это она. Она - и это..

Это она. Она - и это самое страшное. Прикосновение губ отдается в теле знобящей дрожью. Десять лет назад Андреа стояла такая же растерянная, такая же беспомощная такая де простоволосая, в одной кружевной сорочке, смотрела такими же испуганными, трогательными, наверно, изумрудными глазам на своего первого мужчину. На человека, которому принадлежала, как предмет роскоши, как вещь. Это не оскорбляло. Не внушало отвращения - ни к нему, ни к себе. Только страх. Страх оказаться недостаточно хорошей и, в конечном итоге, оказаться на улице. Тогда, медленно отрывая взгляд от пола, переводя его на стоящего перед ней Ганса, она решила для себя, что будет самой лучшей. Самой лучшей и какой угодно, но она не окажется на улице. Ни из-за этого. Никогда. И не оказалась. Теперь рука Софи так легко, деликатно и трепетно коснулась ее талии и, увлекая объятием в сторону дверей, была так нежна и настойчива. А какой ей еще быть, черт побери?!
Нет. Андреа может быть слепа. Может быть слишком поглощена своими горестями, своими мыслями, радостью встречи. Но она не наивна. Чуть более чем. Пожалуй, Мадам Араго даст фору любой профессионалке. И теперь, когда ситуация из двусмысленной, неоднозначной, кажется, превращается в определенную и очевидную, она злится. На себя - за слепоту, за невнимание к человеку, которым дорожит. На Софи за то, что та, так долго молчала. Как долго?
Андреа знает, что делая первый шаг, увлеченная этим объятием, она принимает решение. Она может потом отпираться, и делать вид, что не понимает, но решение она принимает сейчас, отрывая он ковра атласный мысок туфли и выбирая, куда его поставить. И пока та парит в воздухе, женщина отдается интуитивному порыву. Иначе никак не решить правильно – вперед или в сторону? Еще можно отступить. Сослаться на усталость, завершить скомкано этот визит, раскланяться, расстаться, раствориться в венецианских улочках. Больше не видеться. Столкнуться случайно, здороваться, отводить взгляды, или смотреть в лицо и притворяться слепыми. Или и впрямь забыть и поддерживать милую дружбу, никогда больше не бросаясь на шею, так глупо и наивно, как она сделала это в шоколаднице. Или сдаться сейчас, пойти на поводу у порыва, у собственного впечатлительного тела, у своей фантазии и любопытства, которое многократно должно было сгубить эту кошку - и потерять подругу. Возможно, обрести в ней кого-то вроде, но потерять то, что было. Ведь так и будет? Ведь будет так?
Андреа вскинула голову, легко оставляя объятие на пороге комнаты. Темные локоны упали за спину, обнажая решительную четкую линию подбородка, алебастровую шею, хрупкие ключицы в острых гранях светотени. Извинилась без слов - необходимостью подхватить светильник - и взяла Софи за руку, крепко сжимая пальцы. Крепко своими - теперь ледяными, горячи на ощупь и дрожащими, почти неуловимо, пока они поднимаются по лестницам на верхний этаж Лацетти. К ее комнатам. Говоря о террасе, Андреа имела в виду ту, что принадлежит ее апартаментам – под самым небом Венеции. Теперь так двусмыслено.
Держит ладонь и лампу, ступая на ступень впереди Софи в беснующемся мареве теней. Она знает эту лестницу наизусть. Может пройти в темноте. Она и идет с вслепую, бессмысленно уставившись в сумрак перед широко распахнутыми глазами. Смотрит и не видит. Идет, словно увязая в густой вате. Андреа говорит о созвездьях. Голос звучит взволновано чуть хрипло. Срвается на высоких нотах. Но это все лестница и подъем. О Плеядах, об Орионе, о Южном Кресте… Дон Кинтана умел рассказывать о звездах над палубой, а она хорошо запоминала истории. Большую часть того, что она умеет, она умеет благодаря мужчинам, которые ее окружали. Вена подарила ей Ганса, Амстердам – барона, индийский океан – Бальтазара, слякотный Лондон – виконта, искристый Париж – Тома. Если Венеция подарите ей женщину, так ли это будет удивительно? Пламя колеблется, и бросается в стены. Рука дрожит. Андреа только надеется, что ей хватает самообладания не сжимать так сильно руку Софи, как она сжимает изогнутую ручку светильника. Ступенька за ступенькой, быстрыми шагами. Она не хочет. Не посмеет потерять единственного здесь друга, как бы оно ни случилось. Ничто в Софи ее не отталкивает, скорее наоборот. Внутренний свет француженки, ее внутренняя мелодия, удивительная гармонизирующая сила этой женщины всегда восхищали. Но теперь пытаясь увидеть ее, придумать ее по-новому… Господи, как нелепо четверти века от роду ни разу не подумать, каково это - любить женщину! Как любили ее все это время? Технически она может представить до какой-то поры. Но мысли путаются, и все неправильно. Андреа пытается выдумать, принять Софи, как мужчину, и это совершено сбивает с толку. Оборачивается коротко через плечо, вглядывается в профиль, в темные бездонные в сумраке глаза, в посадку корсажа, в изящество рук, в плавную танцевальную грацию ее движений, нежную, кошачью мягкость. Если все эти два года она любила женщину, никогда не подвергая это сомнению, любила в подруге женщину. Пусть и не придавая этому того смысла, который она сейчас пытается спешно осознать, перебирая воспоминания. Почему, придав этой женщине тело, Андреа собирается отнестись к ней, как к мужчине? Разве это честно? Разве правильно это? Разве не отнимает, ни умоляет такое отношение той восхитительной грации, того изящество, той упоительно жизнестойкости, той мудрости, которая восхищала ее все это время? Тогда какое право она имеет отказывать душе - нежно любимой, и уже давно принятой душе Софи - в удовольствии быть облаченной в кружевное и бархатное женское тело, только от того, что сама еще не знает, как выразить ему свое восхищение? Теперь она злится на себя, злится и твердит, что научится, что все ее страхи - лишь дань предрассудкам; что это совсем не повод потерять друга, потерять близкого лишь из неумения сделаться ближе. Ведь ее никто не торопит. Сейчас от нее, похоже, требуется лишь понимание, осознание и принятие.
Андреа толкает двери, и над женщинами распахивается изумительное чернильное небо, обсыпанное звездной пылью и крупным жемчугом, драгоценными фигурами на атласном фоне апреля. Прохладный бриз приносит с Адриатики соленую влагу. Каналы под ногами пестрят огоньками гондол, окна вокруг сумрачно поблескивают свечами. Стихающего города здесь почти не слышно, он словно вздыхает во тьме звуками далекого прибоя. Весенний шторм и новолунье. Узкий серп месяца и нежные взгляды созвездий.
Хозяйка ставит лампу на парапет террасы, берет подругу за руки и запрокинув голову по девичьи кружит, вглядываясь в ночное небо, задыхаясь собственной дрожь, и лунным светом. Она умет забывать, на время вычеркивать из сознания свою боль, свою печаль, свой таур. Магическим жестом превращая себя во что угодно. Сейчас в весталку. Больше не страшно. И еще не просто. Но я не отпущу тебя. Не теперь. Не отдам этому городу: этим улицам, этим каналам, этим окнам. Если я могу остаться здесь с тобой выше всего этого - на миг, на ночь и на вечность памяти - я не отдам тебя. Останавливается так же внезапно, как начала свой весталачий танец и приникает к груди подруги, теперь совсем открыто и доверчиво, утыкается носом под подбородок и так по-детски подталкивает вверх ее лицо.
- Смотри, Сафо! Смотри, какие здесь звезды!
И чуть отстраняется, все еще удерживая ее в объятиях, чтобы заглянуть в лицо, увидеть отражение этих звезд на дне непроницаемо-темных глаз. Хороши ли?

 Отправлено: 14.04.09 13:48. Заголовок: Метаморфозы… Ты всег..

Метаморфозы… Ты всегда была текучей, как ртуть. Красивой и опасной. Не приберешь к рукам, всегда ускользаешь. Не скроешься, заберешься в самые укромные уголочки души. А если растечешься – не соберешь. Сколько раз Софи наблюдала такие перемены. И как всегда, в такие моменты, она становилась спокойней. Словно в противовес. Чтоб остановить лавину, ее нужно встретить еще одной. Только отпущенной холодной и расчетливой рукой. И тогда никто не пострадает.
Тени колышутся и бьются о перила лестницы. Софи понимает, что выдала себя с головой, что проницательная Андреа не может не понять. И от того злится. Господи, только на что?
На это нелепое признание, или даже скорее демонстрацию чувств? На Софи, на себя? На ситуацию?
Софи ступает вслед за подругой и чувствует, как немеют пальцы, и глупая мысль: «Хорошо, что сняла кольца» Эта мысль возвращает в реальность, и Софи наконец-то вдыхает, чувствуя, как сердце бьется через раз, словно не справляясь.
И она слышит, что говорит Энди слушает и успокаивается, потому что голос ее звенит, словно натянутая стрела, но в нем только смущение и решимость.
Как давно я присматривала за тобой. Столько лет.
Терраса так неожиданно высоко над Венецией, а звезды так близки, что у Софи захватывает дух. И она снова теряет контроль и Энди подхватывает ее и кружит, кружит, а потом Софи нежно обнимает плечи Андреа, когда она так же резко останавливается. И горячее дыхание обжигает шею. И Софи открыто улыбается в ответ.
- Сафо… Как я давно не слышала такого своего имени. Только ты так можешь его произнести.
Она тянется и легонько касается подрагивающих губ подруги, словно стараясь забрать эту дрожь себе.
- Ни какие звезды не сравнятся с твоими глазами, милая. Но они действительно прекрасны. Я навсегда запомню Венецию такой.
Рука скользит по шнуровке корсажа и Софи крепче прижимает Энди к себе.
- Ты дрожишь… Хочется тебя согреть и успокоить…
Их платья топорщатся, и под них заглядывает проныра - ветер.
- Как же меня раздражают эти доспехи.
Софи не громко рассмеялась.
- Похоже я не выпущу тебя сегодня из рук, милая. А ведь поздно уже. Позволь сегодня побыть твоей камеристкой.
Софи легонько царапнула по тугой шнуровке.
- А потом я укутаю тебя в одеяла и расчешу твои волосы, - она шепчет склонившись к самому уху.

 Отправлено: 14.04.09 22:08. Заголовок: Прикосновение губ та..

Прикосновение губ так естественно и так необычно теперь, когда Андреа пытается придать ему какое-то иное значение. Качнулась назад и прильнула, устыдившись. Она ведь решила. Решила. Потом она, возможно, поймет, прочувствует, как это – любить женщину. Но сейчас нужно просто принять это как урок. Прикосновение за прикосновением. Кожу - дюйм за дюймом. Волосы, глаза, губы. Нежные и тающие от каждого касания, так не похожие на мужские. И прекрасные именно этим несходством.
- Постой. Постой. – Предупредительно касается плеча, испугавшись скольжения ноготков по шнуровке. - Будет славно, если кто-то увидит, как красивая женщина расшнуровывает мне корсаж на террасе в то время, как я, надо признать, ношу траур. - Отводит взгляд и возвращает. Траур она не носит. Тосковать Андреа будет много дольше, а черный ей не к лицу. Так к чему маскарад? – И потом корсеты мне нравятся. – Пальцы скользят от талии Софи вверх, по косточкам корсета, и отрываются, не достигнув груди. – Мне нужно, чтобы мен защищали и удерживали, иначе я пугаюсь и начинаю вести себя дурно. – Тень улыбки прячется в изгибе губ. Глаз она не поднимает. - Но тебе я охотно помогу, как только отпущу ту камеристку, что у меня уже есть. Подожди немного.
Пальцы проходятся по рукаву, прощаясь. Быстрыми шагами Андреа идет к дверям террасы, оборачивается через плечо, словно не веря, что Софи все еще там. Теперь она спешит. Неудобно заставлять гостью ждать. Колокольчик зовет камеристку. Хозяйка проходит через анфиладу комнат, чтобы встретить девушку в будуаре, и велит приготовить спальню для гостьи - как бы там ни сложилось! - согреть воду для купания и не принести вино… и фрукты… и… что еще?... Конфеты? Что угодно! Mio Dio!… Никогда не бывала такой растерянной любовницей.
Неужто первый раз замужем?
Приготовления займут какое-то время.
Отражение в зеркале настолько неправдоподобно, настолько не похоже на нее.
Нелепо.
Мадам Араго открывает сандаловое бюро и достает початую бутылку коньяка, чудесного сладковатого, пахнущего травами и виноградом. Там же находится серебряная стопка с изящной резьбой и чернеными цветочными узорами. Наполняет стопку до половины и, мельком глянув в зеркало, пьет залпом. На глаза набегают слезы, но уже через несколько секунд тело становится легче и послушнее. Она знает, как умеет быть изумительно вульгарной и податливой, когда пьет, но сейчас это было бы очень кстати. Хотя бы на половину того. Убирает в ящик бюро стоящий на нем дагерротип мужчины. Она не испытывает вины. Муж и любовники – несопоставимые вещи. Покойный супруг и женщина… Это смешно. Она только не хочет его огорчать. Возвращает взгляд к бутылке.
А… К дьяволу вино!
Находит в бюро вторую стопку. Ту, что обычно стоит против зеркала. Пить в одиночестве – дурной тон. Но не пить же со слугами! Душеприказчик тоже не компания. Пока. Пока она ему еще не верит. Забирает все это и по дороге обратно подхватывает с кресла огромную кашемировую шаль, теплую и нежную. Андреа привыкла заворачиваться в нее, сидя на террасе в предрассветных сумерках. Ночи здесь все еще прохладны. Вернувшись, бросает шаль на стоящую под звездами там софу. А бутылку и стопки – рядом с ней, на небольшой столик с изящными коваными ножками.
- Я пью, - поясняет, подходя к Софи достаточно близко, чтобы отпустить руки ей на талию, нащупывая уже знакомый китовый ус корсета, словно ища опору, тихонько тянет шнуровку корсажа, ослабляя ее, петля за петлей, но не распуская. – Сейчас больше обычного. Составь мне компанию, если захочешь. Мне нужно немного разобраться в том, что происходит. В том как.
Накручивает на палец длинную прядь волос и, оставив кисточку, проводит ею по щеке Софи, словно беличьей кистью рисуя контур лица.
- Я многого не понимаю. Как давно? Почему так?
Кисть скользит вниз по шее, к ключице, и ласково щекотно дразнит.
- Расскажи мне, с чего все началось. А я расскажу тебе про мои созвездия над Лацетти.
Андреа поднимает глаза к небу.
- Здесь самые волшебные звезды во всей Венеции.
Отпускает локон и под тканью платья расстегивает пару верхних крючков корсета. Сейчас носят переднюю застежку. А шнуровка сзади предназначена лишь для того, чтобы регулировать объем. Так просто все это знать. Так просто, что можно почти не смотреть, что делаешь. Теперь Софи будет легче дышать, только и всего. Сейчас в этом жесте нет ничего сверхъестественного. Она сделала бы тоже на приеме, пожалуйся подруга на духоту. Обмороки, право слово, не всегда к месту. Тут легко друг друга понимать.
- Видишь там на востоке пояс из трех молочно-голубых звезд? – Прозрачный ее взгляд все также возведен к небу. – Это пояс охотника Ориона.
Губы теплым дыханием, едва уловимо касаются скулы, высоко, почти у самых ресниц, там, где коже особенно нежная.
- Минтака.
Название трепетной дрожью запечатлелось у края брови.
- Альнилам. – У внешнего уголка глаза – бархатно на выдохе. – Жемчужный пояс.
- И Альнитак. – Чуть ниже - прикосновение на секунду замирает.
Сжимает руку подруги и осторожно гладит ладонь, прежде чем потянуть ее в сторону софы.
- Идем?

 Отправлено: 15.04.09 00:54. Заголовок: - Я не собиралась эт..

- Я не собиралась это делать на террасе.
Щеки вспыхнули, и контролировать себя уже не представляется ни какой возможности. А самое главное – необходимости. Руки Энди, они кажутся горячими, даже сквозь одежду.
- Ты права, камеристку лучше отпустить. Я сделаю ее работу значительно лучше. И ты справишься с моим платьем, я уверена.
Андреа уходит, оставив теплый след на руке. И Софи становится очень одиноко, словно каждая звезда Венеции начинает жечь холодом. Траур… Действительно… А, я… Она кусает губы, нервно сжимает перила и всматривается в блики на воде. Все так не вовремя. Впрочем, все самое главное в нашей жизни случается не в нужном месте и не в нужное время. Это так не правильно, пользоваться тем, что она нуждается в поддержке. Что движет ею сейчас? О, эти ужасные сомнения. Они отравляют существование. Но насколько сложнее Энди? Софи глубоко дышит и ей тесно. Тесно не только в этой одежде, тесно в этом городе, в этом мире. Она не хочет быть там, где плохо любимому человеку. А она идет уже обратно. И побелевшие пальцы отпускают перила. Держаться больше не за что. И не зачем.
- Пьешь?
Софи вздрагивает, когда пальцы Энди скользят по шнуровке и становится свободнее. Это такой интимный и позволяющий жест.
- Разобраться…
Софи чувствует, как кожа покрывается мурашками от щекочущих прикосновений и на секунду прикрывает глаза.
- Что? Мы встретились. Как? Не случайно. Это предопределено… Я фаталистка, ты же так давно меня знаешь. Как давно… Мне кажется, столько, сколько знаю тебя. С первого пересечения наших взглядов…
Софи осекается, когда Энди цепляет крючки и становится еще свободнее. Она словно подтверждает разрешение. И от этого кругом идет голова.
- Андреа…
И снова осекается, когда губы скользят по ее лицу. Смелая моя, замечательная. Руки зарываются в роскошные волосы и Софи перебирает их, пропуская между пальцев.
Она почти ничего не слышит, только чувствует и понимает, что Энди ее приняла. Нет. Пока хотя бы не отталкивает. Перебирая в памяти камешки воспоминаний, Софи точно знает, что Энди может спохватиться в любую минуту. Но… Этот голос чарует, и уводит за собой. Пальцы поглаживают руку Софи.
- Конечно, идем.
Она идет за Андреа и останавливается у столика. Наливает две полные стопки. Одну протягивает Энди.
- Я с тобой. Всегда была. Буду, если позволишь.
Вдыхает запах напитка и выпивает, чуть задохнувшись. И улыбается повлажневшими глазами.
- Ты всегда умела рассказать так, что тебе верили безоговорочно. Но эти звезды на самом деле станут для меня волшебными. Для нас. Но они так недосягаемы.
Софи смотрит с грустью и надеждой.
- Знай. Я не хочу потерять тебя. И ради этого я соглашусь и смирюсь с любым твоим решением.
Она обнимает Эндт и целует уголок губ, крепко прижимает к себе.
- Будет жутко неудобно в этих нарядах. На этой софе. Вдвоем.
Она смотрит внимательно, а затем увлекает Энди в комнаты, свободной рукой расстегивая оставшиеся крючки на своем платье.
- У тебя ведь найдется во что укутаться? И мне и тебе.
И пресекла все попытки возразить.
- Милая ты знаешь меня так давно… Ведь так?

 Отправлено: 15.04.09 21:08. Заголовок: Есть во взгляде Софи..

Есть во взгляде Софи что-то болезненное, какая-то отрешенность, неуверенность, страх, что-то еще... Словно ей приходится все время удерживать себя, мучительно душить свои порывы, стараясь сохранить деликатность, и это не всегда удается. Но попытка достойна благодарности. Андреа позволяет себя увести, хотя на открытой террасе и чувствует себя много свободнее. Вслушивается в голос Софи, силясь понять, что именно и как чувствует подруга, какова новая этика и эстетика, предложенная ей, каким правилам следуют в этом новом мире. Стараясь не пожалеть о содеянном, но и не оттолкнуть только от неожиданности. На вкус Андреа, подруга спешит, не позволяет ей почувствовать разницу, понять, что именно предстоит. И если мужчина может превратиться из друга в любовника, раз поплотнее приперев ее к стене – превратиться качественно, в ее ощущениях, быть принятым по праву сильного – то с женщиной это вряд ли возможно. Мадам Араго слишком хорошо знакома с собственными желаниями, чтобы так просто принять новые правила, которые могут идти вразрез.
- Давно. Но теперь мне придется придумывать тебя с самого начала, достраивать твой образ, наполнять его новым отношением. – Голос ее звучит ровно и от того сейчас кажется не то строгим, не то примирительным. – Побудь сегодня моей гостьей. Я попросила приготовить для тебя комнату и ванну. Виола тебе поможет. Это не займет много времени. Я к тебе приду. Потом.
Останавливается и берет Софи за руки.
- Софи, я знаю, что влюбленность оправдывает все, и знаю, почему ты меня торопишь. А ты торопишь меня. Мои руки сейчас движутся быстрее моего понимания и моих ощущений. Ты не желаешь упустить что-то возникшее. Но я не желаю жалеть завтра о том, что сегодня, сейчас, боюсь спать одна. И не желаю отвернуться от этого по осознании. – Да, это так, и лучше, если Софи будет понимать это с самого начала. Возможно, после все измениться, но не сейчас. - Дай мне время привыкнуть и почувствовать, какого рода чудо происходит со мной. Тогда я буду приходить к тебе сама. Первая. Я уже не в том возрасте, чтобы стесняться собственных желаний, но уже не в том, чтобы делать что-то, в чем я не чувствую вкуса. Пока.
Темные глаза ее сейчас не просят и не требуют, смотрят открыто и серьезно в лицо подруги. Чуть сжимает ее пальцы, касается губами изгиба ключицы и отходит только для того, чтобы Софи могла теперь увидеть себя в зеркале. Проходя за спиной подруги, замирает и скользит легкими пальцами с обеих сторон лица. От висков. Вдоль изгиба шеи и по плечам. Движение замирает у края проймы.
- Пойдем выберем тебе рокетти. Я действительно их люблю. Пеньюары, корсеты, кружева, шелк, атлас, парчу и бархат. Вряд ли я смогу отказаться от этого. Я не знаю, ждешь ли ты от меня какого-то сходства с мужчиной, находишь ли его.
В зеркальном отражении Андреа открывает за спиной Софи дверь, ведущую из будуара в гардеробную и замирает на пороге.

 Отправлено: 17.04.09 23:14. Заголовок: Испугала все же… Гу..

Испугала все же…
Губы Софи трогает мягкая улыбка.
- Прости меня, Энди.
Она идет вслед за девушкой и не жалеет. Не в характере мадам Милле сожалеть о содеянном. А еще она счастлива, что Энди именно такая. Что она так серьезно ко всему относится. Такая странная смесь в ней. То в омут с головой, то желание разобрать все по косточкам.
С мужчинами проще, правда?
- Не нужно ничего придумывать, Энди. Я не изменилась, не стала другой и у меня не вырос хвост, чтоб им щелкать.
Софи очень хочется разбавить эту серьезность. И она легонько сжимает пальцы подруги.
- Ты ничего не обязана менять. Ты ни чем мне не обязана. Ты не обязана соглашаться с тем, что я говорю. Это не изменит моей любви к тебе. Слишком много ей лет. Хотя. Это может изменить все для тебя.
Энди останавливается и Софи снова не может сдержать улыбки глядя в такое серьезное лицо Андреа.
- Конечно гостья. Все мы по сути гости тут, под этими звездами.
А Энди говорит. Тихо и слегка запинаясь и от того, что она говорит больно. И Софи первый раз задумывается о том, что чувствует мужчина, когда ему отказывают. Ее сердце словно под ножом у закройщика.
Что же теперь вы сошьете из этого сердца, Мойры. Кто сейчас управляет моей судьбой? Сама?
Они останавливаются у зеркала.
Потом… Что будет в это "потом"?
И Софи становится страшно. А это не так часто с ней случается.
Легкие касания, словно компенсация. Слабое утешение, стежки, которые не успевают закрыть кровотечение. Но это ничего. Софи понимает, что не хочет терять. Она скорее всего позволит себе истечь кровью.
- Энди… При чем тут твое сходство с мужчиной? Я не хочу видеть тебя другой, никогда не хотела. Ты это ты… А я это я…
Софи смотрит на растерянную девушку через отражение и улыбается.
- Это я не люблю обилие рюш. Но я мастерски это скрываю.
Она рассмеялась.
- Но это не значит, что я не люблю комфорт и шелк. Мои линии проще. Мне так приятнее. Только и всего.
Софи выбирает шелковый пеньюар и поворачивается к Андреа.
- Я пойду к себе, милая. Переоденусь.
Она делает шаг в сторону. И останавливается.
- Я все изменила, правда?
Вскидывает глаза и всматривается в лицо Энди, такое родное, близкое.
- Это всегда делала ты. А теперь я.
Софи прикусила губу.
- Прости.
Светло улыбнулась и пальцами накрыла место, которого коснулась губами Андреа.
- Все будет хорошо. Так где моя комната?

 Отправлено: 18.04.09 10:35. Заголовок: - Ты все изменила. П..

- Ты все изменила. Правда. – Опускает глаза. – Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. Принять. Не огорчайся и не бойся.
Андреа следит, как подруга выбирает рокетти.
- Я люблю тебя, Софи. Так или иначе. И сейчас для меня важно сохранить это. Сейчас это все, что у меня есть. И, возможно, более, чем достаточно, чтобы жить. Если я утром пожалею о содеянном у меня не будет надежды. Выбора. Только молчаливые попытки ежевечернее убивать себя в этом восточном соборе. Не знаю, сколько я так протяну. Может несколько лет. Моя жизнь сейчас удивительно бессмысленна. У меня есть все, и ничего нет. Нет цели. А значит, нет будущего. Но мне слишком много лет, чтобы начинать сначала. Если бы я могла начать для тебя… с тобой, я бы справилась. С тобой - так или иначе. Я знаю, что поступаю эгоистично. Но сейчас это не я для тебя. Это ты для меня. Ты нужна мне, Софи. Порой просить о помощи самого близкого человека – самое невыносимое испытание.
Подходит, не поднимая глаз, и горячо обнимает девушку, держащую бесконечность шелка и кружева. Отстраняется. Смотрит. Не дает ей освободить рук. Прижимается крепче. Кончики пальцев скользят по спине над краем корсажа. Капля за каплей впитывая бархатное тепло кожи. Прикрывает лопатки ладонями, словно хочет почувствовать, как под кожей трепещут крылья, и не дать им прорезаться. Оставить ее земной. Небезгрешной. Непорочной. С ее удивительной чувственностью и тем бесстрашием, с которым Софи открывает сердце. Прикасается губами к шее. Неуверенно. Потом крепче. Позволяя горячему дыханию растекаться по коже. Чуть выше. К щеке. Так и не вернув взгляд Софи. К контуру губ, обходя его короткими трепетными прикосновениями. Дрожь ресниц. Пальцы поднимаются к плечам. К ее груди так легко прижиматься. Так спокойно.
- Помоги мне, Софи. – Шепот в губы. Едва уловимый. Но движение помогает читать слова. Пить сладким порывистым выдохом. – Помоги мне сейчас забыть все так, чтобы завтра я знала, для кого просыпаюсь.
Отстраняется, все так же не глядя.
- Я тебя провожу. Комнаты напротив моих.
Не прикасается больше. Просто идет чуть впереди, пересекает коридор. Открывает двери. Комнаты уж готовы. В будуар уже принесли воду, и горничная хлопочет над медной ванной.
- Когда вы здесь все закончите, можете на сегодня быть свободны.- Горничной.
По пути к выходу, касается пальцев Софи и поднимает глаза. Как будто хочет что-то сказать, но смешение чувств слишком велико, чтобы по-настоящему понять, что именно у нее на душе.
- Через полчаса. – Одними губами.
Андреа выходит, направляясь к себе, чтобы позволить раздевать и купать себя, чтобы смотреть в зеркало и пытаться понять… Но уже знает, что решила.

 Отправлено: 18.04.09 15:50. Заголовок: На самом деле времен..

На самом деле времени совсем не нужно...
Софи слушает, а ее пальцы теребят шелк и перебирают кружева. Почему, когда сложно, так хочется занять руки, хоть чем-нибудь. Софи вздрагивает, услышав «люблю» и поражается остроте восприятия. Такое обычное выражение для подруг, в котором обычно столько искренности, тепла и поддержки, сейчас воспринимается словно прокол раскаленной иглой. Страшно, больно, мучительно и сладко… Дыхание сбивается, а Энди говорит…
И Софи не задумываясь кивает, и глаза влажные и она несколько раз прикрывает их, чтоб прогнать предательские слезы. Сколько знаю тебя, я всегда была для тебя. Так уж повелось. Ты просто не видела этого. Я не позволяла тебе, гордячке, это увидеть. Как же можно, чтоб Энди была зависима? Хоть в чем-нибудь.
Тяжело просить… Ты права…
Дыхание Софи сбивается, когда Андреа приникает к ней и так отчаянно отдает тепло своих губ.
Софи молчит. Тут слова лишние. Она улыбается в губы и не отводит взгляда. Пусть Андреа не смотрит. Но она чувствует уверенность подруги, ее спокойствие и улыбку.
Сейчас действительно все для тебя, милая.
И Софи не предпринимает попыток остановить девушку. Давая понять, что она в праве решать. И тот час же ступает за ней в след. Как всегда, когда она была рядом. И тем более, когда они вместе сейчас.
Дверь в комнату распахивается и голос Энди, такой к которому привыкла Софи. Спокойный и не терпящий возражений. Властность у тебя в крови, милая.
И снова не может не улыбаться. Теперь она точно знает, что готова принять любое решение этой отчаянной девчонки. Да, им не так уж и мало лет, но и совсем не много, чтоб позволить миру убить в себе жажду жизни.
- Через пол часа. Хорошо.
Она улыбается в след и прикрывает дверь. Проходит в комнату, шурша юбками, и отдается в руки камеристке. И пока та разоблачает ее, прикрыв глаза, вспоминает прикосновения рук Энди. И кожа покрывается мурашками. Шпильки долой из волос, а перед глазами локоны на плечах Энди. Теплая вода ванной, словно ее дыхание на коже. Девушка знает свое дело, а Софи ей не мешает. И вот уже тело ласкает шелк рокетти, а волосы влажной волной лежат на плечах и благоухают травами. Девушка убирает, складывает в корзину влажные полотенца и замирает.
- Вы свободны. Спасибо.
Дверь прикрывается и Софи скользит пальцами по флакончикам на туалетном столике. Выбирает один, вдыхает пряный, не сладкий запах и наносит его себе на пальцы. Задумчиво растирает масло между ними и зарывается рукой в волосы. Ей нравится, когда пахнут волосы. Потом подходит к окну, снова касается рукой шеи и улыбается. Улыбается звездам, которые смотрят на Венецию. Улыбается с благодарностью.
Чтоб там не решила Энди. Она точно знает, что не потеряет ее. И ее уверенности хватит на них двоих. Всегда ведь хватало, правда? И звезды улыбаются ей в ответ.

 Отправлено: 19.04.09 13:36. Заголовок: Вы созерцаете звезду..

Скрытый текст

Вы созерцаете звезду по двум причинам: потому, что она сверкает, и потому, что она непостижима. Но рядом с вами — сияние более нежное и тайна более глубокая: женщина. В. Гюго

Она уже отпустила камеристку. Заперла за ней дверь, отделяя себя от мира. Она сидит у зеркала и расчесывает влажные волосы. Темнее пряди вьются, принимая и отпуская инкрустированный перламутром костяной гребень. Смотрит на себя в зеркало и понимает, что алкоголь не приносит облегчения. Что мысли чисты и четки. Нет толку думать о принятом решении. Она только встревожена собственной неопытностью и непониманием природы предстоящего и так же точно своим желанием прижаться к Софи, ощутить успокоительное тепло ее тела, умиротворяющую плавность ее движений. Ее сходство с матерью, ее близость подруги, ее упоительное и вызывающее прилив гордости сходство с ней самой, с Андреа. Ее можно любить так же, как она любит себя, всей душой, всем сердцем, воплотить в ней мечту о себе, более мудрой, более сильной, более уверенной, сотканной из вулканического всплеска оникса, прохлады луной заводи и звездного света. Любить в ней себя и ее в себе – величайший трюк эгоизма, присущий любому чувству, в этом особенно очевиден.
Ладонь мягко опускается на ручку двери, прижимая, удерживая, беззвучно открывая. В сумраке свечей Софи стоит у окна.
Пальцы Андреа беспомощно скользят по косяку темного дерева. Она проходит бесшумно. Каблучки домашних туфель, на восточный манер, синей, тканой золотом парчи, тонут в мягком ворсе персидских ковров. Летящий подол темно-синего атласа, отороченный чернильно-золотым кружевом индийской тафты, обвивает изящные щиколотки, добавляя коже сияющей жемчужной белизны. Атлас, легкий и стремительный, струиться, переливаясь, очерчивая контур и движение текучими тенями и внезапными розовато-лунными бликами, при каждом шаге маня ослепительно-белым шелком и венецианским кружевом ночной сорочки, скрывающим кисти у бесстыдного края тафты, украшающим глубокую, стянутую шнуром горловину. Шелк поет голубовато-розовыми, фиалковыми тенями и цветостлетениями. И такие же иссиня-туманные всполохи, бегут вверх по стекающим к талии темным волнам ее волос, еще влажным и источающим нежный, едва уловимый аромат ванили.
Итальянка, неслышная, невесомая, подходит сзади, обнимает плечи подруги, прижимаясь всем телом, желая растворится в тепле, деликатно пропитавшем одежду. Доверчиво приникает щекой к каштановым прядям, укрывающим плечи Софи, пальцы чуть заметно сминают шелк. Она мягко отводит темные локоны и согревает дыханием шею подруги, тревожа темные прядки за ухом.
- Моя гостья.
Терпкая хрипотца выдает волнение, выдает сам шепот, бархат губ у изгиба ушной раковины призван был доставить резонанс беззвучным, отдать его коже теплым импульсом, поселить его в сознании нежданной догадкой, внезапным озарением, сообщить одному телу секрет другого только прикосновением.
Пальцы скользят вдоль ворота, отодвигая, предлагая губам изгиб шеи там, где он плавно перетекает в линию плеча, божественный, алый и перламутровый в переплетении свечного пламени и лунного света. Растопленным воском в горячем приливе выдоха, кожа отдает свой естественный аромат, как закатный цветок, одурманенный солнцем. Упоенные губы, делаются капризней и требовательней, пуская по телу горячую волну.
Каково тебя чувствовать себя желанной? Чувствуешь ли ты, так же, как я? Лижут ли языки пламени кончики твоих пальцев или обжигающей вспышкой опаляют и тело, и разум? Свиваются ли дрожащей змеей в чаше бедер или терзают сердце сладостным удушьем? Я еще не умею любить тебя. Но я умею любить. Разве это не достаточный талант, чтобы заставить твои губы таять улыбкой, чтобы заставить твои глаза сиять отраженным светом звезд, к которым сейчас обращен твой взор, так, словно это вечное небо и эти лучезарные звезды светят со дна твой души, из глубин твоего сердца?
Губы продолжают свою горячую и сладкую, тягучую, словно нуга, игру, продолжают свой жадный, безмолвный разговор вдоль шеи, оставляя рунические следы-ожоги, запечатывая, завораживая, обманывая и раздирая душу своей мучительной искренностью.
Я немногого потребую за свою любовь. Я потребую все. До последней капли. Не сразу. Постепенно. И отдам все. Позволю иссушить себя, выпить и наполнить заново. Наполнить тобой. Ты всегда говорила, что любить больно. Любить легко. Так же легко, как умирать. Когда мы есть, любви еще нет, когда есть она, больше нет нас.
Пальцы стискивают нежный шелк на плечах, будто желая уловить в тепле ее кожи невидимую Андреа дрожь черных ресниц, скрывающих бессильно-влажные вишневые глаза Софи, услышать, очертание приоткрытых, опаленных выдохом губ, узнать за секунду до движения - до того, как Софи откинет голову - узнать, как звездный свет обольет ее лицо.
- Моя Сафо.
Реки волос сливаются во тьму разного оттенка.

 Отправлено: 19.04.09 21:09. Заголовок: Что-то меняется… Неу..

Что-то меняется… Неуловимо… Словно воздух становится гуще. Словно время пропускает пару ударов секунд. Словно звезды забыли, что когда они смотрят вниз, кто-то поднимает голову вверх и смотрит им в глаза. Засмотрелись.
Губы Софи приоткрываются, и воздух замирает между ними. Он забыл, зачем он здесь. Никто уже не помнит почему. Просто все стало иначе. Мир растерялся. Так бывает, на секунды… Секунды, которые иногда становятся вечностью. Потому что потерялись. И кто их найдет? И когда?.. Вот вопрос.
Но в этой комнате ни кому нет дела до потерянных секунд. Даже звездам, которые засмотрелись с небес.
И Софи тихо выдыхает, когда чувствует. Чувствует тепло. Всем телом. А потом ее пальцы. А потом мурашки убегают вниз и прячутся за локтями. Софи не двигается и лишь чуть вздрагивает, услышав голос.
- Ты пришла…
Она позволяет Энди мучить себя. Сладко и от того безнадежно. Истома разливается по телу. Софи понимает, что должна… Что должна? Под жаркими прикосновениями она теряет голову. Не помнит, не хочет понимать… Только чувствовать.
Руки опираются о подоконник, и это ощущение совсем не нравится Софи. Оно чужое. Не правильное. И от этого становится чуть легче. Совсем немного. Но этого ей достаточно.
- Твоя… Ты даже не представляешь, как давно, твоя…
Она поворачивается, позволяя пальцам Энди увлечь с плеч шелк. Она поворачивается и оказывается лицом к лицу со своим мучителем. Она смотрит полными любви глазами. И ей страшно. Вместо Энди. За нее. Потому, что Энди не умеет бояться. Особенно когда ей совсем страшно.
Родная…
Софи всматривается в любимую зелень глаз, в такие знакомые очертания губ и скул. В этот с вызовом звездам, вздернутый подбородок.
Энди. Ты всегда уверена, что справишься…
В глазах Софи нежность. Она заставляет страсть отступить.
Я не сомневаюсь, что ты справишься… Но, родная… Мне нужна твоя любовь, а не твой страх…
- Ты никогда не потеряешь меня… Пока я живу. Начнем с этого. Хорошо?
Софи позволяет себе обнять плечи Энди и чувствует, как та вздрагивает. Прижимает ее к своей груди и несколько секунд согревает теплом. Потом приподнимает рукой подбородок и целует. Целует страстно, безжалостно, сминая нежные губы, проскальзывая между ними языком, касаясь зубов, и прикусывая. Не позволяет отстраниться, наконец-то демонстрируя свою силу. Силу своего желания. Но это всего лишь мгновения. И вот губы мягче, а язык только собирает сок. И только уголок губ ощущает прикосновение. Софи не отпускает Энди из своих объятий, пока не чувствует, что уже можно. Потом тянется к пледу на софе и укутывает плечи Энди.
- Я думаю, что на террасе звезды будут еще ярче. Как думаешь, нам хватит одного пледа, чтобы согреться?